[ellssa]

Текст в комментариях.

ЗЫ: Данный материал предоставлен исключительно для ознакомления, коммерческой выгоды не извлекаем.
ЗЗЫ: Все комментарии, буде таковые появятся, сюда.

запись создана: 04.08.2009 в 00:22

@темы: Behind the White Ball, Джимми Уайт

Comments

[ellssa]

*

До меня не доходило, что арест за грабеж может стать проблемой, но все это произошло как раз в то время, когда меня подписал Sportsworld. У них были на меня большие планы, они собирались создать мне новый имидж, превратить в поп-звезду. По замыслу это должно было принести нам контракты с новыми крупными спонсорами и новые коммерческие сделки. Залог же, позор, судебное дело и газеты, которые выкопали где-то фотографии похожего на меня человека, которого транспортировали в – вы не поверите! - Тасманию в плавучей тюрьме, этому вовсе не поспособствовали бы. Лорду Личфилду пришлось на время прекратить выпуск шикарных фотографий - и это после всей возни с моими зубами и новой прической, которая сначала испугала Морин до полусмерти. Когда я как обычно пробрался в нашу спальню на рассвете, она подумала, что я грабитель и завизжала, натянув одеяло на голову.
«Это я, Морин!» – зашептал я, стараясь не разбудить ребенка.

Морин села в постели и истерически захихикала. «Они сделали тебе химию! И ты им позволил!»

«Я не стал возражать», - ответил я, и это было правдой. Я не стал противиться ни новой одежде, ни фотографиям, ничему, что помогло бы моей карьере - обзаведясь семьей, я начал мыслить по-деловому. Но слушание в суде весело надо мной, как Дамоклов меч. Если бы он упал, мой новый имидж (и моя новая прическа) были бы уничтожены одним ударом – по крайней мере, если верить Джеффу Ломасу, который хотел, чтобы я был белее белого. Он даже приставил ко мне пресс-секретаря, который прилепился ко мне, как магнитная мина, и следил, чтобы я не открыл свой болтливый рот и ничего не испортил, как частенько случалось.

«Быть естественным плохо, Джимми, - наставлял меня пиарщик, - если естественность портит имидж. Ты не можешь рассказывать в интервью про клуб «У Зана», разные мошенничества или про сомнительных людей, которых ты знаешь. Мы должны заново создать твой образ».

Это было легче сказать, чем сделать. Я позволял им надеть на себя дорогой костюм, но потом переодевался в джинсы и закидывал костюм под какой-нибудь снукерный стол или в угол раздевалки, или еще хуже: напивался и засыпал в нем. На интервью я не являлся, порой, забыв о них или проспав, как Кит Ричардс.

Вся эта работа велась в преддверии моего первого большого турнира, Langs Supreme Scottish Masters в Келвин Холл, Глазго, который совпадал по времени с судебным разбирательством. Мой адвокат в письменном виде объяснил, что я не могу явиться в суд, так, как играю в снукер, и судью это не порадовало. Она выдала ордер на мой арест. Я проигнорировал настоятельные требования прийти в суд и продолжил играть, победив, последовательно Рея Риардона 5-4, Стива Дэвиса 6-5 и Клиффа Торбурна 9-4 в финале. Думаю, это даже добавило остроты в мою игру. Больше всего комментариев, однако, вызвал полуфинал, так как я оказался единственным игроком за весь прошедший год, который победил Стива Дэвиса. The Star писала: «Люди жаловались, что Стив был слишком хорош; шансы неравны, игра скучна». Честно говоря, похвалы за то, что я сбросил Дэвиса с пьедестала на какое-то время, не казались мне большим комплиментом. Была еще статья, где журналист вспомнил, что в свои 20 лет я самый юный чемпион мира среди любителей, а теперь и самый юный победитель крупного рейтингового турнира. Меня же больше интересовал приз – чудесные 8000 фунтов.

В соответствии с новым имиджем от Sportsworld я, как сообщили газеты, сказал: «Этот успех не сделает меня заносчивым. Даже 10 тысяч в моем кармане не изменят вида улиц Туттинга, по которым я хожу».

Оставалось еще слушание в юго-восточном коронном суде, отложенное на шесть месяцев. Мой адвокат сказал мне, что в случае обвинительного приговора WPBSA может дисквалифицировать меня за нанесение ущерба репутации спорта – я вообще-то этого не учел. Ситуация стала серьезной. Мы шли в суд в подавленном настроении, уверенные, что нам не спастись. Мне сказали, что неявка в суд не улучшила моего положения.
«Нам нужно чудо, чтобы выиграть», - стонал мой адвокат.

И прямо как в сериале «Рампоул(3) в суде», чудо случилось. Когда полицейский читал запись из своего протокола, наш адвокат посмотрел на схему и в мгновение ока понял, что нас не могли видеть именно с этого конкретного угла.

Отлично. Дело развалилось.

_____
(3) британский телевизионный сериал о пожилом лондонском адвокате Харви Рампоуле

[ellssa]

12

Я НЕ ДЕЛАЮ ТРИК-ШОТОВ

Я впервые встретил Джеффа Ломаса, владельца снукерного клуба из Манчестера, в 1979 г, когда играл в одном из его про-амах. Я знал, что он был менеджером Алекса Хиггинса, и в моих глазах это служило лучшей рекомендацией на свете. Это доказывало, что у него терпение шести святых, а энергии, как у Олимпийского спринтера, поскольку в личной жизни Алекс буйствовал не меньше, чем у стола. Когда я снова столкнулся с Джеффом на турнире Benson and Hedges на Уэмбли, я как раз раздумывал над тем, чтобы сменить менеджера.

Я не хотел подходить к нему напрямую, на случай, если от меня отмахнутся, поэтому попросил одного нашего общего друга передать мою просьбу. Джефф ответил, что у него нет времени еще на одного игрока. Алекса ему было более чем достаточно – и я понимал его слишком хорошо. Однако пару недель спустя Джефф переговорил с Харви Лисбергом, владельцем знаменитейшей манчестерской компании Kennedy Street Enterprises (она представляла таких поп знаменитостей, как 10СС).

«Слушай, - сказал ему Джефф, - я знаю паренька, которому необходим менеджер. Давай что-нибудь придумаем. Только я не смогу уделять ему все свое время».
Харви всегда интересовался спортом. Цветное телевидение принесло снукеру нежданную славу. Было что-то притягательное в цветных шарах и зелени стола – зрелище одновременно возбуждало и помогало расслабляться, и, казалось, люди никак не могли насытиться им. Харви сказал, что видел меня пару раз по телевизору и считает очень интересным игроком и одной из самых популярных восходящих звезд. И что было бы очень здорово представлять кого-то вроде меня, кого-то, кто держит весь мир в своих руках.

Мы сошлись на том, что Харви займется артистической стороной – моим имиджем, прессой, спонсорскими контрактами и т.д. А Джефф, раз он является владельцем снукерного клуба, позаботится о практической стороне: о графике моих матчей и их организации. В итоге Харви даже не пытался лезть в вопросы игровой техники, зато Джефф чрезвычайно углубился в тренерскую работу, что меня отнюдь не привело в восторг. По сей день я так и не понимаю, что такое тренер. В самом начале своей карьеры я учился, просто находясь рядом с великолепными игроками.

Харви и Джефф поехали к Генри Весту, и тот согласился продать мой контракт за 10 000 фунтов. Эти деньги заплатил ему Sportsworld (новая компания Харви и Джеффа, созданная специально для работы со мной). Через некоторое время Sportsworld подписал и Алекса Хиггинса.

Они решили подойти к развитию моей карьеры по-научному. Я бы не стал применять это слово по отношению к себе, но я умею вести себя, как пай-мальчик, и если им так хотелось научного подхода, то кто я такой, чтобы портить им удовольствие?

Подход зиждился на трех китах.

Во-первых, они изменили мой имидж – подправили мой внешний вид, зубы (у меня был неправильный прикус), завили и модно одели – другими словами, я стал похож на тех поп-звезд, которыми занимался Харви.

Они планировали потом заключить рекламные и коммерческие контракты и сделать из меня модель. Сказать, что я был ошарашен, когда услышал последнюю часть, значит ничего не сказать. Я - модель?! Я уже практически видел, как мои друзья при виде меня падают в обморок и отшатываются подальше. Харви привез мне роскошный костюм с юга Франции, и мне сделали химию. Глядя потом на себя в зеркало, я все не мог поверить, что вижу в нем свое отражение.

Вскоре они столкнулись с непредвиденными проблемами. Например, когда портной из Вест Энда, Томми Натер, предложил мне что-то вроде спонсорской сделки, которая по мнению Харви могла принести около полумиллиона фунтов в год (вместе с контрактами, которые бы за ней последовали), мне наказали заклеить скотчем его логотип на жилетке, потому что в Ньюкасле ВВС ТV, WPBSA и «Джеймесон Виски Интернейшнл» на заключали между собой никакого рекламного соглашения. Скрипучие звуки, рождавшиеся при каждом движении где-то в районе моей груди, не очень помогали мне играть во время матча.

Во-вторых, Sportsworld хотел, чтобы я относился к игре так же серьезно, как Стив Дэвис. Именно здесь и начинался тот самый научный подход. Мне следовало играть в снукер, как в шахматы: иметь план на матч, вести себя осмотрительно и не чураться хитрых ходов. И Джефф очень тревожился, когда слышал от меня: «Я не могу предсказать, как буду играть. Когда все идет правильно, я испытываю странное ощущение, и все мое тело подчиняется ему. Мне становится тепло, в голове стоит гул. Я знаю, что не промахнусь, что меня не победить, но такое состояние обычно длится недолго».

«Ты должен предсказывать свою игру, - говорил он, стараясь донести до меня свою точку зрения. – Ты должен выработать определенную методику, ты должен тренироваться, тренироваться, тренироваться. Ты не можешь врываться в большой снукерный турнир прямо после игры в карты, появляясь за несколько минут до начала матча, когда все уже изгрызли ногти от волнения».

Вот здесь он был прав, но… «Я же пришел, правда? – возразил я и довольно резонно указал. – В любом случае, никто не может предсказать результат своего матча, все зависит от того, как покатятся шары».


«Я никогда не стану критиковать тебя, Джимми, или указывать, как играть – говорил Харви. – У менеджера есть работа, и она заключается не в том, чтобы играть у стола. Он не должен вмешиваться, потому что снукеристу всегда виднее. В этом вопросе менеджер игроку не ровня. Но менеджер может контролировать то, что касается жизни игрока: заказ жилья, спонсорские сделки, деловую сторону контрактов».

«Хорошо, - спокойно согласился я.- Все, что пожелаешь, Харви».

Я думаю, что Харви волновала та легкость, с какой я принял их грандиозные планы. В реальности все оказалось совершенно иначе. Моя нерадивость доводила его до безумия, ведь Харви воплощение организованности, аккуратности и рациональности, каким и должен быть человек, чтобы отвечать за большую успешную организацию. А я отвечал только за самого себя, отдаваясь полностью игре. Все эти научные разговоры вызывали у меня головную боль.

Я читал в газете на днях, что статистически самый популярный ответ на вопрос доктора пациенту «Что случилось?» или «В чем проблема?» был «Доктор, мне плохо». Большинству людей очень трудно сформулировать свои чувства по отношению ко многим вещам, особенно если они не хотят об этих вещах думать, поэтому они пользуются обобщенной фразой: «мне плохо». Я понимал, что они имели в виду.

Я помню, как однажды в баре играл с Харви в пул на бугристом маленьком столе. В одном фрейме Харви забил все шары и оставил черный вплотную к середине нижнего борта – примерно в семи дюймах от лузы. Биток находился на расстоянии четырех дюймов от этого шара. Харви думал, что он в безопасности.

«О, вижу, ты оставил для меня хороший шар», - сказал я и пошел на удар. Я сделал даббл и на скорости сто миль в час положил шар прямо в лузу.

Харви засмеялся и, повернувшись к другу, который наблюдал за нашей игрой, уныло заметил: «С такими невозможно играть, это не люди».

Харви всегда поражало, как менеджер Стивена Хендри Иен Дойл мог критиковать игру Стивена. «Не могу поверить, что у него хватает наглости говорить подобное такому талантливому игроку, - говорил Харви. – Это как если бы я сказал Элтону Джону, что он выступил не слишком хорошо и посоветовал петь лучше» (Харви действительно занимался некоторыми концертами Элтона Джона, поэтому такое сравнение было вполне справедливым).

В-третьих, мне надо было выучить пару трик-шотов, чтобы я мог давать хорошие, по мнению фанатов, выставочные. Я попробовал сделать пару ударов: например медленно прокатить биток и забить им ряд красных в угловую лузу, а потом положить туда и сам биток; пробовал перекидывать шары через чашки, и все такое, но очень быстро я обнаружил, что совершенно лишен терпения. Пусть лучше этим занимаются такие великолепные чемпионам по трик-шотам как Майк Месси.

«Да ладно тебе, давай просто поставим шары и сыграем пару фреймов. Уверен, я их и так смогу развлечь», - сказал я. Дела у меня как раз шли хорошо: я только-только выиграл Scottish Masters у Клиффа Торбурна. В «Гардиан» писали: «Джимми «Вихрь» Уайт снес на своем пути трех чемпионов мира и выиграл Langs Supreme Scottish Masters… Он начал свое победное шествие с победы над семикратным чемпионом мира Рэем Риардоном. Затем встретился в полуфинале с уроженцем юго-восточного Лондона Стивом Дэвисом и обыграл его 6-5. Начало финального матча с еще одним бывшим чемпионом мира Клиффом Торбурном выглядело для этого юноши на не очень радостно, когда он отстал в счете 0-3… но затем «Вихрь» превратился в торнадо…»

Рэй Риардон сказал, что после матча он испытывал такое отвращение к продемонстрированной игре, что даже думал об уходе из спорта. «Меня не смущают проигрыши сами по себе, - объяснял он. – Но я чувствую себя опозоренным после проигрыша, подобного сегодняшнему». Он обвинил свой кий. «Я понимаю, что сам все себе придумываю, но я 18 месяцев искал новый кий после того, треснул тот, которым я играл 30 лет. Я в таком отчаянии, что даже думаю об уходе из снукера. Я с ума схожу от этой неопределенности». Мне было жаль Рея, но в те годы меня приводила в недоумение идея ухода из спорта из-за кия.

[ellssa]

Харви и Джефф были рады моей первой крупной победе, и, наверное, именно тогда они решили сделать все возможное, чтобы создать мне новый имидж и помочь выстроить карьеру. Выяснилось, что если добавить ко всему прочему тот достойный упоминания факт, что Харви был знаменит сам по себе благодаря работе с поп-звездами (как Брайан Эпштейн благодаря связи с «Битлз»), моя популярность взлетела, как на ракете.

Газеты хотели знать обо всем, чем занимаются снукеристы. Харви был потрясен. Вместо того, чтобы «продавать» меня, пытаясь убедить редакторов напечатать обо мне небольшую статью, ему приходилось отбивать атаки прессы. Я привык, что меня постоянно фотографировали. Я даже привык к маленьким милым материальчикам, типа того, который появился в «Обзервере», когда мне было лишь шестнадцать. Они назвали меня «Спортивной личностью недели». «Маленький большой специалист» - гласил заголовок, а дальше в статье говорилось (в отношении шампанского, которое мне презентовали за статью) «мы опасались только того, что ему не разрешат попробовать пузырящийся напиток». Если бы они знали! Я пробовал и пузырящийся, и джин с тоником, и лагер - да все, до чего мои руки могли дотянуться – уже много лет. Я бы мог уже пабом управлять.

Харви спросил, справлюсь ли я с вопящими фанатами и массовой истерией, если что. «Ты справишься, Джимми? - спрашивал он взволнованно. – Кто-то может попробовать пробраться в твой дом, или начать караулить тебя у порога. Поверь, я уже видел такое».

«С удовольствием дам пару автографов», - заверил я его, скрестив за спиной пальцы. Я столько прогуливал школу, что практически не умел ни писать, ни читать. Морин сумела за пару месяцев научить меня большему, чем я выучил в школе – не по вине моих учителей, спешу добавить. Никто еще не додумался до способа учить мальчика, который не приходит на уроки. Я думал о дне, когда один фанат попросил меня написать «С любовью, Джимми Уайт». Пиви у моего плеча диктовал мне на ухо, буква за буквой, а я покорно, методично выводил: «Ты - жирная свинья. Подписано Джимми Уайтом».

Хитом в то время была песня «Джимми Мак». Я был в шоке, когда приехав в «Крусибл» (театр в Шеффилде, где проводится чемпионат мира), попал в окружение фанатов, которые скандировали чуть измененные строчки из песни: «Джимми Уайт - в форме опять! И Джимми, Джимми Уайт – сегодня будет побеждать». Сначала я подумал, что все это подстроили: или один из моих приятелей решил разыграть меня, или Харви нанял группу поддержки, но фанаты подбежали ко мне, выкрикивая этот гимн, и я ощутил, насколько сильны и искренни их эмоции. Теперь я знаю, что чувствовали «Битлз». Ну, почти. Есть существенная разница, когда фанатов сто и сто тысяч.

Потом я спросил Харви, как я справился. «Чудесно, Джимми, - сказал он одобрительно - Ты помахал им, широко улыбнулся, ты вел себя как всегда. Они молодцы, что пришли». Теперь это называется встреча звезды с фанатами.

«Ну, они приятные ребята, - сказал я, и я правда так думал. Я не ушел, пока не раздал всем автографы, пофотографировался с ними, поболтал. Особенно с теми, кто был в колясках. Я очень тепло отношусь к людям с ограниченными способностями. Им всегда приходится совершать невероятные усилия в жизни, и если есть что-то, что я могу сделать для них, я сделаю.

Есть несколько человек, которые заслужили особенное отношение к себе. Шейн Холлс, например. Шейну было два с половиной года, когда я впервые увидел его на выставочном между мной и Стивом Дэвисом в Derby assembly rooms. Шейн родился с редким заболеванием, который в просторечье именуют «неподвижными суставами». Он не мог, как нормальные дети, сидеть на ковре и играть в игрушки, поэтому первые годы его жизни прошли в основном перед телевизором. С течением времени здоровье Шейна ухудшалось. Его мама Пэт сказала мне недавно, что мой интерес к Шейну давал ему мужество справляться с самой сильной болью. Мне кажется, ради такого стоит жить.

Если я оказываюсь где-то в их районе, то приглашаю посмотреть на мою игру. Я рад, что хотя бы на двадцать четыре часа могу сделать их жизнь чуточку легче. Это очень помогает Шейну поддерживать интерес к жизни. Когда я смотрю на него, я не вижу коляски, в которой он пойман, я вижу мальчика, который в один прекрасный день хочет стать спортивным журналистом, хотя практически не может двигаться и не умеет писать.

Лиз Меткалф тоже не позволила своей инвалидности подавить ее жажду к жизни. Она сказала, что хотела встретиться со мной много лет. Но из-за множественного склероза, приковавшего ее к коляске, это казалось невозможным. Потом она встретила Джона Нильсена, который организовал встречу со мной на Мастерс. Мы сразу же нашли общий язык, как будто дружили всю жизнь. Я договорился, что она придет на следующий день, когда я играл с Джеймсом Уоттаной. Я даже попросил Ронни Вуда провести с ней вечер, катая ее кресло, помогая ей спускаться и подниматься по лестнице и даже сопроводить ее к двери туалета! А потом мы с Ронни взяли Лиз на дискотеку!

Я очень тепло отношусь к медсестрам и всегда помогаю им, если могу. Сью Дойл выхаживала Джона Нильсена, когда он пару лет назад лечился от рака горла, и я пригласил Сью и ее мужа Криса в Шеффилд на свой матч с Тони Ноулзом. Свободных номеров в отелях на те четырнадцать дней было не найти, но я с радостью уступил им свой, съехав к другому игроку. «Это было похоже на второй медовый месяц», – сказала мне Сью.

*

Через несколько месяцев после того, как меня подписал Sportsworld, к нам присоединился Апекс Хиггинс (до этого его представлял только Джефф). Таким образом, в жизнь начал претворятся большой план Харви, который предполагал формирование еще одной лиги для конкуренции с WPBSA, вызывавшей недовольство очень многих людей. Барри Хирн и Стив Дэвис уже сделали это с Matchplay, используя мощную позицию первого номера Стива в мировом рейтинге. Харви думал, что как только Алекс или я выиграем титул, тут же появятся спонсоры, наша популярность возрастет, он сможет вмешаться в бизнес WPBSA. С его точки зрения Алекс был самым интересным для зрителей игроком всех времен, но с тех пор, как он выигрывал титул чемпиона мира в последний раз, прошло одиннадцать лет, а обширное освещение в прессе его личной жизни отпугнуло всех спонсоров. «Если бы мы подписали Алекса, когда ему было лет двадцать пять или около того, мы смогли бы что-то исправить» - так считал Харви.

В их глазах я был их будущим, но хотя я победил на Scottish Masters и Nothern Irish Classic (победив Стива Дэвиса 11-9), я все еще не выиграл ничего серьезного.

Отношения между Алексом Хиггинсом и Sportsworld были короткими и не очень приятными. Влекомый водоворотом алкоголя и желчности Алекс, в конце концов, ушел - к большому тайному облегчению Харви. Три недели спустя Алекс выиграл чемпионат мира 1982 – и все вокруг плакали. Харви в число всех не входил, потому что, цитирую: «даже если бы Алекс оставался их игроком, это не гарантировало бы его хорошего поведения». Честно говоря, сказал он, это гарантировало бы нам только слезы. Можно было не сомневаться, что Алекс Хиггинс станет единственным мировым чемпионом без спонсора. А вот Джефф Ломас был безутешен. Он проработал менеджером Алекса несколько лет, терпел вспышки гнева, приобрел дурную славу и считал, что заслужил свою часть славы.

Алекс обыграл меня 16-15 в полуфинале в 1982 году. Наши менеджеры бы предпочли, если бы мы оказались в разных частях сетки и встретились только в финале. Но этому не суждено было случиться. Во втором полуфинале играли Риардон и Чарлтон, и прошел Риардон.

В том полуфинале я вел 15-13 и 41-0, когда промахнулся на черном с точки. Считается, что я дрогнул под давлением – даже сегодня люди поговаривают, что пальчик, который посасывала дочка Алекса, смягчил мою решимость. Что после всех домашних неприятностей Алекса я был слишком тронут видом крохи Лорен. Это чушь. Моя собственная кроха (которую тоже звали Лорен и которая родилась на пару месяцев раньше) тоже была там – наши дочки и жены смотрели матч вместе. Я просто промахнулся. Алекс воспользовался шансом, очистил стол и выиграл матч.

Миллионы людей смотрели этот полуфинал по телевидению. Заголовки газет были красноречивы: «Алик плачет», «Ураган смеется над Вихрем», «Хиггинс в финале» и «Хиггинс пьет вместо Уайта». И моя фотография со стаканом молока в руках (Я неделю не мог показаться на улице). Если серьезно, то, как я и говорил, Алекс выиграл финал, и я был за него рад. Чертовски рад за этого ублюдка, по правде говоря.

Итак, один победил, остался еще один. После ухода Алекса, Харви с Джеффом ясно дали мне понять, что я должен подхватить стяг Sportsworld и выиграть титул в следующем году. Это была большая ответственность, а именно ее груз, водруженный мне на плечи, относится к тем вещам, которых я не люблю. Для людей снукер – это развлечение. Для меня – профессия, но еще и источник радости. Далеко не все в нашей власти, но я играю, потому что мне нравится играть. Когда мне перестанет нравиться, тогда, возможно, я все брошу. Конечно же, я хочу выигрывать, мы все хотим. Но когда вам говорят: ты должен пойти и выиграть, что от тебя ждут, что ты пойдешь и выиграешь, ну, тут уж любой скажет «мне плохо».

[ellssa]

Поскольку мое агентство находилось в Манчестере, был смысл перебраться туда жить. По словам Харви у меня хватало денег на квартиру, и с помощью Джеффа мы купили одну примерно в ста ярдах от его собственного дома. Несколько выходных подряд мы с Морин выбирались туда, чтобы организовать переезд, но каким-то образом мы никогда не доезжали до своей квартиры. Джефф и его жена Хелен были такими теплыми, дружелюбными людьми, что мы чувствовали себя уютнее, останавливаясь у них. Один из таких визитов запомнился мне навсегда. Как-то поздним вечером Морин с Хелен решили лечь спать, но для меня это было слишком рано. Я предложил Джеффу пойти в его клуб, чтобы сгонять несколько фреймов и немного выпить перед сном.

Вернулись мы в три часа утра. Оба хор-рошие-е-е – в особенности я. Джефф остался внизу, чтобы закрыть дверь, а я пошел в постельку. Надо сказать, что планировка их дома была довольно странной, поэтому не стоит превратно истолковывать тот факт, что я попал в постель к Хелен. Это была настоящая сцена из фарса. Пару минут спустя там появился Джефф и обнаружил меня и свою жену беспробудно спящими.

Пьяный Джефф пришел в ярость и не стал терпеть ни того, ни другого. (Я бы тоже не стал такого терпеть на его месте). Он вытащил меня из постели и выкинул за дверь спальни в направлении моей комнаты. Пошатываясь, я прошел по коридору, а на лестнице свалился вниз. Слава богу, я был совсем размякшим, а то сломал бы себе шею. Меня нашли утром внизу на полу. Я спал, обнимая балясинку.

Вскоре, после серии подобных ляпсусов, Джефф начал воспринимать свою работу очень серьезно – до открытого письма в газете, в котором предостерегал меня по поводу загулов до поздней ночи и пристрастия к алкоголю и к азартным играм. Так что я оказался в чудной ситуации: Харви платил большие деньги, чтобы замять истории, а Джефф носил грязное белье тем же редакторам на показ – и, без сомнения, зарабатывал на этом фунт-другой.

Моя склонность к азартным играм не на шутку беспокоила Джеффа, потому что я относился к деньгам слишком легковесно. Однажды во время шестиматчевого поединка между Англией и Канадой в Ньюкасле я занял у Джеффа 100 фунтов на небольшую ставочку. Я проиграл. На следующий день я был так уверен, что Тони Ноулз победит «Лагера» Билла Вербенюка, что занял еще 100 фунтов. Тони выиграл, и я заработал 200 фунтов, которые спустил той же ночью в карты. Затем я подумал, что у меня на руках выигрышная комбинация и поспешил найти Джеффа, чтобы одолжить еще сотню. И он с покорным видом выдал мне ее, успев, однако, прочитать мораль. Я выиграл ту сессию, доказательством чего могли послужить 600 фунтов в пухлой пачке из десяток.

На следующий день мы должны были уезжать из Ньюкасла, но машина сломалась. Джефф стал звонить в аварийную службу, а я пошел в кафе. Когда Джефф присоединился ко мне, я начал медленно пересчитывать десятки, чтобы позлить его. Я видел, что он ждет, когда я верну ему 300 фунтов, но тут я увидел букмекерскую контору. Я слышал от знатоков, на какую собаку следует ставить, поэтому немедленно помчался через дорогу. К тому моменту, как фургон аварийной службы приехал за нашей машиной, я был гол, как сокол.

«А как же мои три сотни?» - спросил Джефф, пораженный моей улыбкой.

Я улыбнулся еще шире: «Слушай, Джефф, если бы я тебе их отдал, мне бы пришлось выпрашивать их у тебя обратно. Так что я просто избавил тебя от лишней мороки».

Джефф онемел и немедленно записал это в свой блокнот, чтобы потом мне это припомнить. «Джимми, что я, по-твоему, должен чувствовать, - говорил он мне как-то, - когда ты звонишь мне через десять минут после взлета своего самолета из Дублинского аэропорта и спрашиваешь: «Джефф, привет, а что мне делать?». И мне приходится нанимать для тебя частный самолет. Что я, по-твоему, чувствую в такие моменты, как ты считаешь?».

Он всерьез пытался понять меня, не осознавая, что даже я сам не могу себя понять. Люди всегда советуют мне сделать то или это или начинают говорить: «Твоя проблема, Джимми, в том, что…» - как будто они специалисты в психологии. Кстати, Джефф в свое время действительно нашел психолога, чтобы тот покопался в моих мозгах, хотя узнал я об этом много позже. Он думал, что доктор психологии поможет им понять, что мной движет, и они смогут сделать что-нибудь, чтобы я перестал опаздывать, перестал разочаровывать их и, самое главное, начал выигрывать все матчи, в которых я участвовал - что почти невозможно, и это вам скажет любой игрок, так как все мы люди (за исключением, может быть, «Чужого» Хендри).

Как-то раз, когда я гостил у Джеффа без Морин, Джефф пришел с каким-то мужиком, которого представил как своего друга. Внезапно Джефф посмотрел на часы: «Ничего себе, сколько времени! Я должен лететь. Вернусь через час». И ушел.

Мужчина засмеялся, устраиваясь в кресле, и начал болтать со мной на разные темы. Примерно через два часа вернулся Джефф, мужчина встал, пожал нам руки и пропал. И только много лет спустя я узнал, что он был врачом и что, согласно его заключению, на меня никак нельзя повлиять.

«Никак, - написал он в своем отчете – Деньги ничего не значат для него, потому что он зарабатывает их с двенадцати лет. Слава – потому что он выиграл все на свете к своим шестнадцати-семнадцати годам».

Полагаю, что деньги ничего не значили для данного доктора психологии и что, провалив работу со мной, он не стал выставлять счет.

Ознакомившись с отчетом, Джефф подумал: «Ну, я найду на него управу! Я пристыжу его!». Вот тогда он и обратился ко мне с тем открытым письмом в газетах. Он хотел полностью изменить меня – изменить мой имидж, навести лоск и глянец, превратить в совершенно в другого человека. Он не хотел быть моим менеджером или даже менеджером Алекса Хиггинса – он хотел быть менеджером Стива Дэвиса. К несчастью, можно сколько угодно полагаться на научные подходы, но нельзя создать человеческого клона. По крайней мере, пока.

Даже Харви рассердился, обругав меня за истории, которые продолжали появляться в газетах, несмотря на все его усилия замять их. Меня выкинули из одного отеля, потому что менеджер отказался выполнить мой заказ на восемь завтраков в одноместный номер. Вместо того чтобы вежливо постучать в дверь и обсудить этот вопрос, он написал официальное письмо, которое каким-то образом попало в газеты. Не знал, что приютить своих друзей, особенно после бессонной ночи, проведенной за игрой в карты, считается преступлением. Кстати, в связи с этим мне сразу вспоминается, как на турнир приезжала кенийская команда. Они готовили себе еду на маленькой газовой плите в своем номере, и, в конце концов, запах бекона, витающий в воздухе, привлек внимание менеджера к этой незаконно развернутой походной кухне.

Харви позвонил мне и пожаловался, что он никогда не заключит контракт, если в газеты продолжат писать про мое пьянство и дебоши.

«Я не пью и не дебоширю в номерах» - запротестовал я.

«Да, ты ведешь себя тихо, Джимми, - согласился Харви. – А твои друзья нет. Ты окружил себя весьма своеобразными людьми. «Дебоширство» не то слово, которое Brylcreem хочет слышать в связи с человеком, спонсором которого они являются».

«Но это мои друзья. Мы просто веселимся»

*

Еще Харви не нравилось, как я провожу свободное время. В качестве идеального примера он всегда вспоминал турнир в Глазго, финал которого я играл со Стивом Дэвисом. В день финала Харви спустился в ресторан отеля в восемь утра. Там он увидел Стива за столом. Когда Стив доел яйцо, он аккуратно сложил салфетку и вежливо кивнул Харви: «Прошу прощения, надеюсь, вы не будете возражать, я должен идти тренироваться в местный клуб».

Меня, тем временем, нигде не было видно, Харви подумал: «Мой чертов Джимми, наверное, только пошел спать, а ему играть вот с этим вот».

И Харви действительно вытащил меня из постели за десять минут до звонка. И, как он и предсказывал, меня уничтожили. Потом он сказал мне, не сколько зло, сколько печально: «У тебя не было ни шанса, Джимми. Ты сам губишь возможность соревноваться на равных».

Любимая история Харви, которая с его точки зрения наглядно демонстрирует наши отношения, относится ко времени, когда я играл на турнире в Мидленде. В те дни Харви сам частенько баловался ставками, и когда я вышел в финал на Рэя Риардона, он решил поставить 400 фунтов на мою победу при коэффициенте 7-1 в мою пользу. В то время это была довольно существенная сумма, и очень хороший коэффициент.

«Тогда ты мог победить Риардона с закрытыми глазами и одной рукой, привязанной к спине, - рассказывал мне Харви, - но в 11 часу я внезапно решил отменить ставку».

О своем намерении Харви рассказал своей жене Кэрол. Она пришла в негодование: «Ты не можешь! Ты не можешь ставить против своего игрока, это неправильно!».

«Но я не видел Джимми весь день, - возразил ей Харви. – Он гулял всю ночь. Бог знает, что может случиться в матче».

Но Кэрол решительно считала, что Харви должен поступить как джентльмен, и ставка осталась в силе. На следующий день, после того, как Рэй обыграл меня, Харви мне высказал: «Ты стоил мне 3000 фунтов».

Я очень удивился и спросил, что он имеет в виду. «Я поставил на тебя, а ты проиграл. Ты должен был побеждать, но ты так весело провел время вчера, что сам поставил крест на своих шансах».

«У тебя, что, с головой не в порядке, если ставишь на меня, зная, что я могу проиграть?», - изумился я ему. У Харви даже челюсть упала от удивления, когда он услышал, как я утверждаю, что это с ним что-то не так.

[ellssa]

Больше всего я благодарен Харви за то, что он сделал для меня после волшебного максимума Кирка Стивенса на 1984 Benson & Hedges Мастерс. В то время Кирк был похож на поп-звезду из Калифорнии: белоснежный костюм, белые туфли – возмутительный вызов консервативным правилам, которые требовали надевать черное. Вообще-то, черный цвет в его костюме все же присутствовал – это была окантовка его жилета. Не знаю, как мне удалось удержать себя в руках, когда я обнаружил, что он не собирается возвращать мне брюки, цапнутые из моего гардероба на матч со Стивом Дэвисом.

Но забудем про мои брюки. Красота и элегантность, с которыми Кирк забивал шары, завораживала. Я потом смотрел этот брейк в записи: я сидел и глупо улыбался во весь рот. Харви понял, что этот потрясающий журавлиный танец в исполнении Кирка пошатнул мою уверенность. Когда стих шум поздравлений, Харви подошел ко мне, словно тренер по боксу к своему подопечному, и сказал: «Забудь этот 147 – он был чудесен, но такое везение случается раз в сто лет. Ты должен сконцентрироваться на победе».

Не знаю, кроется причина в добром совете Харви или в чем-то другом, но я выиграл тот матч, а после него и весь турнир у Терри Гриффитса 8-3. Призовые составили 35 000 фунтов. Именно тогда мы поняли, что снукером можно зарабатывать на жизнь – и весьма хорошую жизнь.

На вечернике после турнира Джефф заверял маму, что причина моей победы кроется в том «открытом письме», которое он написал в газету. «Оно пробудило в нем здравый смысл».

«Да неужели?» - переспросила мама и изящно отпила из стакана скотч.

*

Мои маленькие прегрешения не повлияли на мою карьеру. Однако одно событие все же повлекло за собой неприятности: Прошел слух, что я брал взятки. Я совершал в жизни разные поступки, но взяточничество в снукере есть и будет для меня неприемлемым. И пусть это была лишь очередная попытка поймать меня в ловушку, но на этот раз мне пришлось отнестись к ней серьезно, а не спустить все на тормозах.

Шел первый день Benson & Hedges Мастерс 1984 г на Уэмбли. Хотя мой матч с Вилли Торном должен был состояться лишь через четыре дня, я приехал пораньше, чтобы потренироваться. Ко мне подошел какой-то неизвестный тип. «Джимми, - его глазки бегали, как шар в маятнике – можно на пару слов?»

«Мы знакомы?»

Он показал мне визитку и снова повторил, что хочет поговорить со мной наедине. Он не сказал, о чем именно, но я заметил, что у него с собой маленький чемодан. Мы пошли в мою раздевалку, я сказал, что у меня есть минут пять. И не успел я закончить, как он с щелчком открыл крышку чемоданчика. Чемоданчик до краев был набит наличными.
«Тридцать пять кусков, - сказал он, предлагая их мне. – Можешь пересчитать»

В таких ситуациях себя бывает трудно сдержать - надо обязательно взглянуть, и вот уже руки сами тянутся вперед и дергают за завязки пачки.

«Это большая сумма, - сказал я. – И какое отношение она имеет ко мне?»

«Она твоя, если Вилли обыграет тебя 5-2».

35000 фунтов получал победитель турнира, приложив массу усилий, не говоря уже об удаче, которая должна была бы ему сопутствовать, потому что никогда не знаешь, как покатятся шары, а тут человек предлагал мне такую же сумму за выход из игры.

Я не колебался ни секунды: «Заметано. Как говоришь, фамилия у этого Вилли?». А если серьезно, я сказал: «Я не могу сделать этого». И не смог бы. Нельзя так жить, если любишь снукер.

Мужчина пробормотал пару угроз и испарился. Но во мне разыгралась подозрительность. Почему он выбрал меня? Народ не одурачить. Я знал, что братья Франциско вытворяли такие трюки, но их поймали. Я знал любителей, которые так поступали, и мы подвергали их остракизму. Мой отец, которые приходил почти на все мои большие матчи, особенно те, что проводились на юге, был в баре. Я все ему рассказал. Он пришел в ярость. «Этого ублюдка надо арестовать! Давай посмотрим, что написано на визитке! – кричал он. – Да кто он вообще такой!»

Я успокоил его, потому что мне не хотелось устраивать из этого трагедию. «Все нормально, пап, я послал его. Я не хочу, чтобы об этом узнали газеты, а то люди начнут говорить, что нет дыма без огня. Сам знаешь, как это бывает».

Папа сел на стул обратно. «Да, сынок, ты прав. Но его надо остановить. Как он может охотиться на таких юношей, как ты».

Я очень уверенно обыграл Вилли Торна 5-2, выиграл затем турнир и получил те самые 35 тысяч честным путем.

Однако на следующем Benson & Hedges Мастерс мне стали угрожать по телефону. Сначала я не обращал внимания, Но потом в газету поступил анонимный телефонный звонок, и неизвестный рассказал о том, что мне устроят в полуфинале с Клиффом Торбурном. На арену призвали дополнительное количество полицейских, а мне предоставили двух вооруженных охранников на неделю турнира. Эти замечательные ребята проводили со мной весь день напролет и даже спали в моем доме.

*

Восемь лет спустя, во время чемпионата мира 1995 в Шеффилде, опять разразился так называемый букмекерский скандал. Тогда меня и Питера Франциско подозревали в сговоре на 60 000 фунтов. Накануне я закончил сессию с Питером 7-2 и был фаворитом у букмекеров. На следующее утро я продолжил побеждать и выиграл 10-2 – с тем самым счетом, на который ставили почти все, особенно в Вест Энде, где, похоже, тогда существовал синдикат, члены которого ставили по 500 фунтов. Также десятки ставок по 50 фунтов были сделаны по всей стране. Коэффициент на мою победу составлял 12-1, в то время как на счет 10-2, если верить журналисту «Мейл» Питеру Фергюсону, он был 5-1. Первая сессия началась со счета 2-2, но затем все пошло, как по маслу: я выиграл следующий восемь фреймов, но после того, как появились сомнения, ставки заморозили. Я не знал, что делать дальше, поэтому продолжил играть, как обычно играю. WPBSA начала немедленное расследование. Главным свидетелем был председатель Джон Спенсер (сам трехкратный чемпион мира), который анализировал все удары этого двенадцатифреймового матча. Затем вызвали меня, и я провел шесть часов, отвечая перед советом в отеле «Гросвенор». После анализа всех доказательств с меня сняли подозрение. Потом я говорил: «Снукер слишком благородная и чистая игра, чтобы в него играли нечестные люди». К несчастью, я был неправ насчет Питера. Сейчас он вернулся в Южную Африку, где его брат Сильвинью, еще один хороший снукерист, отбывает длинный срок за наркотики. Снукер оказывает такой эффект на некоторых игроков. Он может или утащить вас вниз, или превознести. Путь, который вы выберете в итоге зависит только от вас.

[ellssa]

13

ДЬЯВОЛ В БОРНМУТЕ

Мы с Пиви ехали в Борнмут на поезде. Свою машину Пиви продал за бесценок, потому что ему нужны были деньги, а накопить на новую он не успел. В середине пути к нам присоединился наш хороший приятель из Манчестера Джо Бриттейн. И так мы тряслись в поезде по чудным нетронутым землям Нью-Фореста(1), замечая время от времени за деревьями силуэты мохнатых пони или оленей.

Меня пригласили сыграть с Джоном Спенсером в выставочном матче. Фреймы этого матча спонсировались местными фирмами, одной из которых было казино. Нам полагалось по чеку на оплату расходов, и машина с шофером для меня, чтобы отвезти назад в Лондон. Однако при этом все деньги, которые спонсоры или кто там еще выделяли на каждый фреймы, должны были пойти на благотворительность. В те дни мы с Джоном Спенсером играли порой матчи за символическую плату и хорошо отдыхали после них. Благотворительные организации получали, надеюсь, причитающиеся им суммы, а мы на следующий день тратили заработанные гроши на альказельцер и завтрак.

Мне всегда нравился Борнмут, его пирсы и длинная извилистая береговая линия. Наш выставочный матч проводился как раз на одном из таких пирсов. Мы со Спенни играли не слишком хорошо, просто чуть выше среднего. Каждый раз, когда мы не забивали шар, болельщики начинали галдеть и выкрикивать ругательства. В конце концов, два мужика из толпы, оравших громче остальных, подошли ко мне. Один из них (если я скажу, что он был одет как бродяга, я ему очень польщу) сказал: «Если мы выиграем, я заплачу вам двоим и пожертвую 200 фунтов на благотворительность. Если мы проиграем, мы пожертвуем 400 фунтов».

«Идет» - согласился я.

Игра вышла хаотичной. В какой-то момент мне даже пришлось пойти к болельщика и поругаться с ними, пока этот бродяга примеривался к удару. Спенни сделал замечательный брейк 130 очков, не подпустив никого к столу. Это означало, что мы выиграли 400 фунтов, и зрители просто взорвались от восторга. В конце вечера спонсоры презентовали мне большую пивную кружку из серебра. Я даже подумал, что буду пить из нее пиво дома и не стану добавлять в растущую коллекцию кубков и хрустальных трофеев, которыми так гордилась и радовалась моя мама.

Потом мы пошли в наши раздевалки прямо над морем. До меня доносился рев волн, в форточку время от времени попадали водяные брызги, и, казалось, пол вот-вот провалится под моими ногами. Не успел я надеть джинсы и футболку вместо костюма, как пришаркал давешний бродяга.

«Пойдешь ко мне в казино?» - спросил он.

«Казино?» - я с сомнением посмотрел на него. Засаленный воротничок, порванный в нескольких местах пиджак без нескольких пуговиц, потрепанные брюки внизу, стоптанные задники туфлей. Пусть я сам не любитель разряжаться по последнему слову моды, но его одежду мода явно крыла нецензурщиной.

«Тебе понравится. Это классное место, мое казино, да. Тебе будет весело».

Звучало соблазнительно. У меня был чек на 1200 фунтов на расходы и никакой налички. Иногда чеки очень полезны, потому что волей-неволей позволяют донести до дома то, что можно положить на банковский счет. Ведь если ты хочешь перекинуться в калуки, а налички при себе у тебя нет, довольно затруднительно убедить полнейшего незнакомца позволить тебе играть в кредит.

Но вот предо мной стоял дьявол собственной персоной в обличье бродяги и искушал меня. Мне следовало бы сказать: «Изыди, Сатана» - и попросить Пиви искупать его в море, но я не стал делать этого. Я вытащил чек на 1200 фунтов и произнес роковые слова: «Можешь разменять?».

«Без проблем» - ответил бродяга.

Итак, мы отправились в казино, которое оказалось настоящим. Этот бродяга действительно был владельцем заведения. И какого! Сводчатые потолки, орнамент, бархатные сваги(2), толстый плюшевый ковер и все такое. Конечно, я удивился, но Джон Пол Гетти, говорят, ходил в одном и том же костюме пятьдесят пять лет и был похож на грязного шаромыжника. Так что чего только не бывает. А Говард Хьюз? Этот вообще одевался не пойми как и сорок лет подряд мыл руки через каждые пять минут, опасаясь микробов.

Я разменял чек и в мгновение ока оказался за столом, где шла омаха, с парочкой классных ребят. Джо и Пиви играли в калуки со Спенни и несколькими знакомыми, которые пришли сюда раньше. Ставки начинались с 2 фунтов, и постепенно поднимались вверх – 5, 10, а затем 20 фунтов, что уже свидетельствовало о большой игре, хотя если произносить эти цифры одну за другой, они кажутся не такими уж большими.

Сначала все говорили на английском, но через час или около того, они заговорили на тарабарском языке: не на том тарабарском, который в «тарабарской грамоте», а на том, который используется в Греции. Все они были греками, и я не понимал ни слова из их разговора. Я не слишком волновался из-за этого. Разве что некоторые из них стояли за моей спиной и вели глубокомысленную беседу… о состоянии венгерского рыболовецкого флота, вероятно. Но в глубине сердца я знал, что речь шла вовсе не о нем. На самом деле они на чистом греческом языке обсуждали карты у меня на руках.

Этот старый проходимец без малейших зазрений совести прибирал к рукам мои деньги, складывая купюры пополам, как обычно делают старики. В четыре утра я был гол, как сокол.

Я вышел на улицу, где меня ожидал подремывающий водитель такси и разбудил его. «Сколько тебе заплатили, чтобы ты отвез нас в Лондон?» - спросил я.

«120» - ответил он.

«Отлично, если дашь нам 80 фунтов, можешь отправляться дрыхнуть домой».

Невероятно, но он согласился. Думаю, ему уже до чертиков надоело ждать. Эти 80 фунтов я спустил примерно за двадцать минут, после чего отступил со своими войсками на пляж. Было 6.05 утра, где-то за моей спиной вставало солнце, окрашивая волны в золотой цвет, у меня на руках не осталось ни плошки, ни ложки – только эта долбанная серебряная кружка для пива. Я поднял руку и зашвырнул ее в море по красивой изогнутой дуге. Джо закричал: «Эй, Джимми, не выбрасывай, я отдам своему сыну, если тебе не надо»

«Она твоя»

Джо зашел в воду и спас кружку, которая покачивалась на волнах – может, она не была серебряной, ведь тогда она должна была бы потонуть, не так ли? - и принес назад. Кружка помялась в нескольких местах, но он сказал, что все починит, и его ребенок будет страшно рад подарку.

«Ладно, - прервал я его – давайте поглядим, что у нас есть».

Мы опустошили свои карманы, и наскребли царскую сумму в 3 фунта мелкой монетой. «Похоже, домой придется ехать пригородной электричкой, - вынес Пиви вердикт, оглядываясь в сторону центра города.

В Виктории контролер осмотрел нас самым подозрительным образом. «Где вы сели?» - спросил он, когда мы признались, что у нас нет билетов.

«В Клэхем Джанкшен, шеф»

«Это будет два фунта» - и он протянул руку за деньгами. Мы отсчитали сумму мелочью. Остатка хватило на чашку чая, которая помогла нам продержаться всю долгую дорогу домой. И как же чудесно было вновь вдохнуть лондонский смог вместо здорового морского воздуха! Иногда мне снится, что я, словно в греческой легенде, закидываю серебряную чашку далеко в море, на дне которого ей следовало бы остаться навсегда, и у нее на боку выгравировано послание: «Бойтесь бродяг, казино управляющих»

_____________
(1) Национальный парк в Великобритании
(2) Элемент текстильного декорирования. Чаще всего применяется как часть шторного дизайна. Представляет собой специальным образом присборенный кусок ткани, один или два края которого свободно провисают.

[ellssa]

14

ЛЮБОВЬ РАНИТ

После того, как мы с Морин поженились, мы переехали ближе к дому - в Беллами хауз (1) на Гаррэт Лейн, Туттинг. Наша квартира находилась на первом этаже, что, к раздражению Морин, давало возможность всем моим друзьям заходить в гости в любое время дня и ночи. Она повесила оконную сетку, но даже через нее свет в комнатах был хорошо виден.

Часто заскакивал Пиви – в прямом смысле слова. Дорога к его дому шла мимо нашей квартиры, поэтому он всегда заглядывал к нам в окна. Если свет горел, он перепрыгивал через стену сада, легонько стучал в окно, словно предупреждая о своем визите, и шел к двери. Как-то он пришел поздним субботним вечером, хорошо перед тем набравшись. Увидев свет, он перелез через стену и пробрался к окну. Через сетку он увидел меня в халате, Морин, Тони Мео и Дениз. Мы ужинали.

Решив пошутить, он осторожно, очень-очень осторожно, взобрался на отлив, сдвинул сетку и тихо, как вор, распахнул окно. Я только-только откупорил бутылку вина и начал его разливать, как вдруг неизвестное тело с шумом вывалилось на пол перед нами.

Я заорал, вино выплеснулось из стакана, жареный рис и креветки – я люблю креветки – разлетелись по сторонам, осев в наших волосах и на мебели, словно конфетти. Завизжав, Дениз спрятала голову под диванной подушкой. Тони, по безупречной одежде которого каплями стекало китайское рагу, тоже не пришел в восторг. И только Морин осталась невозмутимой: «Привет, Пиви. Будешь пиво?».

Я чувствую себя виноватым перед нашими соседями из-за наших с Морин постоянных ссор. Я был довольно известен, поэтому нашему переезду сначала даже обрадовались. Соседи специально старались увидеть меня, гостеприимно приветствовали Морин, предлагали посидеть с Лорен. Но постепенно все эти люди съехали. Все, за исключением одной карги. Она была даже хуже чем мы, настоящая ведьма. Перед другими – более благовоспитанными, тихими, более сдержанными, мне бы хотелось извиниться. Должно быть, они чувствовали себя ужасно, когда слушали наши ссоры по любому поводу и без. Людям ведь не всегда видна обратная сторона медали. Да, бывало, доходило и до рукоприкладства, не отрицаю. Конечно, я сильнее, но даже когда я пытался просто уйти, Морин не оставляла меня в покое. Она преследовала меня, словно тигрица.
Неудивительно, что все разбежались в поисках более спокойных мест.

Морин не просто злилась на мои исчезновения, она очень беспокоилась. Она сидела ночами напролет и думала: «Если с тобой не произошел несчастный случай, Джимми Уайт, у тебя будут неприятности!».

Иногда она оправдывала меня перед собой или перед своими друзьями. Она говорила, что встретила меня, когда я был мальчишкой. У нее была жизнь нормального подростка со школой, множеством интересов и друзьями обоих полов, у меня же - только снукер. Я взрослел рядом с ней, и, возможно, я просто бунтовал – не знаю, против чего, ведь мне нравилось быть с ней. Проблема состояла в том, что еще мне нравилось проводить время с друзьями, играть в снукер или карты и ходить на скачки. Мне все нравилось. И, кажется, почти все, что мне нравилось, вредило мне или нашим отношениям или приводило к ссорам.

Морин говорила, что она никогда не думала, что ей суждена такая жизнь. Были, например, девушки, которые смотрели меня по телевизору или крутились вокруг меня на снукерных матчах. Телефонные номера необъяснимым образом попадали в мои карманы, и Морин находила их, когда вытряхивала джинсы перед стиркой. А однажды я забыл на видном месте маленькую черную книжечку. После этого Морин, вооружившись большой банкой белой краски и кисточкой, расписала все стены нашего дома телефонными номерами из нее. Кроме шуток! Мне показалось, что я вижу дурной сон, когда я это обнаружил.

«Я знаю, что ты любишь меня!- она была перепачкана краской и зла, как черт. - И да, я знаю, что я – твоя жизнь, но попробуй-ка объяснить мне это!» - и предъявляла мне очередной телефонный номер или фанатское письмо, которое я забыл смять и выбросить. Иногда она не пускала меня в дом. Я тарабанил кулаками в дверь, пинал ногами, орал, а Морин выключала свет и шла спать – зато просыпались все соседи. Я звонил и звонил ей из телефонной будки на улице, пока не доставал ее до такой степени, что она впускала меня обратно. Все успокаивалось до следующего раза. Всегда наступал следующий раз.

Как и большинство женщин, у Морин было исключительное чутье. Если я выигрывал много денег и не доносил их до дома, она всегда знала об этом, клянусь, всегда. Например, пару лет спустя – 23 апреля 1992, если быть точным (эта дата навсегда останется в моем сердце) – я сделал 147 в «Крусибле» в тринадцатом фрейме против Тони Драго, выиграл 114 тыс. фунтов за максимальный брейк и еще 14 тыс. фунтов за высший брейк турнира. Тони, да благословит Бог его сердце, даже всплакнул от волнения. Я от волнения очень быстро спустил всю сумму в карты и на скачках. А потом бегал и пытался занять деньги в счет будущих матчей, потому что Морин видела меня по телевизору и уже вовсю строила планы. Это было плохо, я ведь не смог бы даже объяснить «почему я так поступил?». Там, где замешаны интересы Морин, вам лучше бежать и прятаться, пока буря не стихнет.

________
(1) Беллами хауз это высотный бетонный дом в Лондоне

[ellssa]

Иногда я вползал в комнату с грацией гиппопотама, нализавшегося Джека Дениэлса, чувствуя себя Инспектором Клузо(2), который ждет, что его слуга Като вот-вот прыгнет и врежет ему боевым шестом изо всех сил. (Клузо специально просил Като об этом. Он поддерживал свою форму таким образом.) Нечто похожее было у меня с Морин. Просто вместо Клузо, бормочущего: «Като, где ты, мой узкоглазый друг?», представьте меня, который возвращается на рассвете и ласково икает: «Морин, где ты, мой маленький цветочек?» - и замените боевой шест кием для пула или чем-нибудь похуже.

Мы все видели «Розовую пантеру». Като прыгает, затем следует короткая драка, которая перерастает в побоище. В фильме все вокруг разлетается, ломается, бьется и превращается в руины. У нас с Морин было примерно так же. Пригласительный билет в нашу жизнь тех дней обещал следующую программу: «После выставочного матча по снукеру, вас ждет тихий ужин при свечах. В полночь карета скорой помощи отвезет вас в больницу Святого Томаса. Просьба заранее сообщить группу крови».

Как-то вечером мы с Морин горячо поспорили в своей квартире. Мы так быстро потеряли над собой контроль, что я испугался. Я все думаю, а правда ли это были мы? Разве мы можем так поступать друг с другом? Это было похоже на финальную сцену «Войны роз». В этом фильме Майкл Дуглас и Кэтлин Тернер играли пару, которая страстно и искренне любит друг друга, но так как ни один из них не желает уступать, они дерутся, практически в прямом смысле слова, до смерти. У нас с Морин в доме не было ни галереи, ни люстры, откуда и куда можно было бы свалиться, но мы приложили все усилия, чтобы уничтожить все вокруг, включая самих себя.

Грымза из соседней квартиры, решила, что у нас кого-то убивают, и позвонила в полицию.

И Морин, и я были изрядно помяты и покрыты синяками, у меня вдобавок еще текла кровь. Озабоченная женщина-полицейский попросила Морин выдвинуть против меня обвинения, чтобы она меня арестовала. Морина был так зла из-за предмета нашего спора, что согласилась. Нас по отдельности отвезли в местную больницу. Да, я понимаю, как это звучит. Тому, что мы делали друг с другом, нет оправданий.

Женщина полицейский отправилась вслед за Морин в осмотровую с бумагами, которые та должна была подписать, чтобы меня арестовали. Никто даже не догадывался, что я лежал в соседней осмотровой, где мне зашивали большой палец. Внезапно вся злость схлынула, оставив после себя только боль, и я начал понимать, что происходит прямо рядом со мной. Через тонкие занавески я слышал весь разговор. Женщина полицейский называла всех мужчин ублюдками, Морин вторила ей и говорила, что делает все, чтобы меня заперли, и я получил по заслугам.

Потрясенный таким поворотом событий, я сполз с кушетки и просунул голову через раздвижные занавески. «Привет, Морин», - и, протянув вперед свой рассеченный палец, пожаловался: «Я ведь тоже пострадал».

Она посмотрела на мою окровавленную руку, потом на меня и печально спросила: «Почему мы поступаем так друг с другом?».

Я не знал ответа. Иногда огонь горит слишком ярко. Страсть и любовь, злость и боль переплетаются так сильно, что понять это сможет лишь тот, кого тоже коснулись и подобный экстаз, и подобная мука. Мы обнялись и поклялись больше никогда не причинять боли друг другу. Но мы нарушили это обещание – и продолжали нарушать его вновь и вновь.

*

После ряда подобных столкновений, я решил купить Морин со своих призовых новехонький спорт-кар TR7 в честь того, что она сдала на права, а также во искупление всех своих грехов: прошлых, настоящих и будущих. Она пришла в восторг от подарка, и немедленно занялась машиной. Она даже установила личный номерной знак. Вскоре после этого нас ограбили. Мама считала, что это потому, что люди теперь знали, где мы живем.
«На их месте, - сказала мама, - я бы вела себя поскромней». А потом она посмотрела на все это с материнской точки зрения и добавила: «Но нельзя обвинять их [нас, то есть] в том, что они получают удовольствие от такой жизни, не так ли? Они ведь всего лишь дети».

Мы действительно на тот момент не выросли из песочницы. Наверное, именно поэтому мы и ссорились так часто. Это были не просто ссоры, это были дикие, горячие скандалы, доходившие до драки без правил и ограничений, после которых у нас перехватывало дыхание от ужаса перед тем, что мы могли натворить. Во время одной из таких ссор я начал прыгать по машине Морин, как на батуте, одновременно колотя по ней крышкой от мусорного ведра. Я тут же пожалел о своем поступке и купил ей еще один TR7 с откидывающимся верхом, на этот раз золотого цвета. Мне самому нравилась эта машина, только в то время я не умел водить.

Часто, чтобы не попасть под раздачу после своих затянувшихся отлучек, я сбегал в дом Виктора Йо или к маме – что-то вроде упреждающей меры по ограничению ущерба – и залегал на дно, пока вполне объяснимая ярость Морин не пойдет на спад. У меня было так много убежищ в Лондоне, что я зачастую забывал, где именно я нахожусь (и кто я такой тоже).

*

Морин сама сказала, что терпеть не может имидж «супружницы», который иногда проецировали на нее. Она всегда жила своей жизнью и «занималась своими делами», а не сидела дома, постоянно беспокоясь и волнуясь за меня. Бывало, что они с Дениз наряжались, ждали пока мы с Тони отзвонимся, пожелаем спокойной ночи, после чего убегали гулять по Вест Энду. Они слишком уважали себя, чтобы стараться удержать нас дома, или оставаться там самим, заламывая руки, рыдая и приговаривая «бедные мы, бедные».

Я всегда знал, когда она отправлялась развлекаться, хотя никогда не говорил. То, что она не сидела дома в печали, только добавляло эмоций и интриги в наши отношения. И прошедшие двадцать лет ничего не изменили.

_________________
(2) Жак Клузо (Clouseau) — персонаж вымышленный Блейком Эдвардсом, старший инспектор французской полиции, главный герой серии комедийных кинофильмов о «розовой пантере»

[ellssa]

ГЛАВА 15

ВРЕМЯ ВЕСЕЛИТЬСЯ-2

Майский Irish Masters зачастую оказывался чересчур ирландским. В 1983 году, например, в Daily Mirror появилась статья о том, как я в полуфинале обыграл Денниса Тейлора 5-5. На том же турнире Алекс Хиггинс после победы надо мной в четвертьфинале 5-2 дал интервью (текст которого с легкостью можно было бы представить в устах участников Монти Пайтон или Питера Кука(*)) про – только представьте себе – снукерные столы. Скучнее темы, по-моему, не придумаешь.

«Не хочу, чтобы вы подумали, будто я преследую личную выгоду, - говорил Алекс – но в Дублине есть фирма, которая поставляет столы получше. Шары раскатываются только на два или три дюйма. Это нечестно ни по отношению к Джимми, ни по отношению ко мне». Посвятив этой теме еще десять минут, он перешел к утверждению, что живет на двадцати трех витаминках Шекли в день. Побормотав о витаминах еще немного, он вернулся к своему самому больному вопросу - плохому качеству столов. Люди был в шоке, никто не мог вставить ни слова. Наконец, разъяренный режиссер отключил аппаратуру, но увлекшийся Алекс продолжал вещать и в потемневшей студии. Это было сюрреалистическое время снукера и витаминов. Демонстрация «Неспящих в Килдаре». Алекс выступал в роли ночного диджея, которому звонят люди и просят: «Поставь для меня Misty», а в ответ получали: «Нет, давайте я лучше расскажу вам о снукерных столах с хитрыми отклонениями, которые можно исправить люцерной с лецитином и ударом В-12 с болкерной стороны Дублина».

В 1984 г., когда я отправился в Ирландию с парой приятелей поиграть в снукер и немного развлечься, Морин решила заняться поиском дома. Идею ей подал Харви Лисберг. Он хотел, чтобы мы перебрались в район попрестижней, более соответствующий имиджу человека, которого обшивает Томми Натер, а фотографирует Личфилд. Уимблдон определено попадал в эту категорию. Даже в своих самых смелых мечтах я не представлял, что могу жить там.

Беспрерывное бормотание Алекса разительно отличалось в то время от моего стиля интервью. Я тогда был довольно скован. Меня озадачивало желание людей узнать мою точку зрения обо всем на свете. Дело было не в том, что я был груб, как говорили в прессе, а в том, что я не знал, как общаться. Репортер Грэхем Никлесс писал: «Джимми интересно играться с шарами, а не со словами. Однако он известен своим чувством юмора».

Irish Masters проводился в Гоффсе (с. Килл, графство Килдар). Гоффс строили специально для продажи лошадей. Несмотря на небольшие размеры Килла (это деревушка на гребне гор Уиклоу) Гоффс один из лучших питомников чистокровных лошадей в Европе. По продаже лошадей он занимает четвертое место в мире. Ежегодный оборот только на продаже жеребцов-однолеток составляет больше десяти миллионов фунтов. Атмосфера, как на арене для продаж, так и на снукерной арене, в которую она время от времени превращается, по-настоящему волшебна. Во время матчей ты чувствуешь едкий пикантный запах лошадей и навоза, и практически слышишь ржание призрачных скакунов, несущихся галопом вокруг.

Я ничего не выигрывал в Ирландии с Nothern Ireland Classic 1981. Я не выигрывал Мастерс до 1985 года, но, тем не менее, 1984 год запомнился царившим весельем, а в Ирландии оно всегда было просто исключительным.

Чемпионат мира среди любителей проводится в Дублине каждые четыре года. Как бывший победитель я обычно приезжал, чтобы поддержать участников и пожелать им удачи. В один из таких визитов я столкнулся с Коном Данном в Дублинском аэропорту (в туалете аэропорта, если бы точным - Кон стоял в соседней кабинке). «Джимми! – воскликнул он – Что ты тут делаешь?» - и все завертелось. Снова. В один из вечеров мы напились до зеленых чертей, и тогда же юный Стивен Хендри попросил Кона нас познакомить. Каким он был худеньким, как благоговейно смотрел, пожимая мою протянутую руку! Потом он порозовел и кинул быстрый взгляд на свою ладонь. «Ты больше не будешь ее мыть, да, Стивен?» – поддразнил его Кон. И бедный Стивен покраснел, как маков цвет.

Вскоре расцвела уже его игра, и после этого я стал нуждаться в помощи.

*

Незадолго до переезда в Нью-Йорк Кон и его брат Риччи занялись транспортным бизнесом: они на автобусах развозили пассажиров из Дублинского аэропорта. Еще они выиграли франшизу у ирландской Ассоциации Пула, Бильярда и Снукера на то, чтобы стать их официальными перевозчиками: это означало, что они гарантировали доставку людей из аэропорта в Гоффс. Таким образом, пассажиров предполагалось доставлять либо бесплатно, либо, как в случае с IPBSA, им продавали билеты туда и обратно. Но для Кона это не стало проблемой. Проведя пару дней в Ирландии, большинство туристов, американцы в особенности, становились слишком пьяны, чтобы заметить, что он заставляет платить их дважды - и туда, и обратно.

Сам же Кон иногда бывал так пьян, что люди просто радовались, когда их доставляли до места назначения живыми и здоровыми. Поездка на автобусе была дикой и бодрящей. Кона носило от одной стороны дороги к другой, все энергично пели, будто на ирландской пирушке. В нашу первую совместную поездку он на скорости 80 миль в час теранулся о центральную разделительную. Когда Кон увидел в зеркало заднего вида, как с бока автобуса снимается металлическая стружка, он ударил по тормозам, и автобус с визгом остановился. Надо было срочно что-то делать, но прежде следовало освободить мочевой пузырь, который был готов вот-вот лопнуть. Автобус замер на мосту через Лиффи, и Кон дал нам возможность от души помочиться в болотно-коричневую воду. Вдалеке засверкали мигалки полицейской машины.

«Айда до границы! – закричал Кон, и мы завалили назад в автобус. Чтобы полиция графства Дублин не смогла достать его, ему надо было удрать в соседнее графство Килдар. Некоторых чувствительных пассажиров объял страх, но они держались за поручни не менее крепко, чем мы, пока автобус мчался по дороге, и длинная стружка на его боку развевалась по ветру. Так, подпрыгивая на ухабах, мы и пересекли границу. Сюжет, достойный «Кейстоунских копов».

После Гоффса мы пошли вразнос. Кон поставил несколько игровых столов в большом баре неподалеку, владелец которого попросил меня сыграть выставочный. Матч прошел хорошо, и в качестве поощрения для меня организовали большой обед в старом замке в горах Уиклоу. Он не знал, как я напрягаюсь, когда приходится сталкиваться с помпезностью и церемониями. Когда я вошел и увидел массивные каменные стены, увешанные стягами и оружием, темные углы, пол из плит, высокие резные кресла по обе стороны стола из отполированного вяза, все 20 футов которого мерцали под светом железных канделябров серебром, кубками и хрусталем, я почувствовал, как мужество изменило мне, и шея задеревенела. Чертовски знакомое ощущение «я должен выбраться отсюда» накрыло меня, и я почувствовал приближение головной боли – настолько все было плохо. Я быстро придумал пару извинений и выскочил, как ошпаренный. Кон несся за мной следом, удивляясь, какого черта происходит.

«Ты выглядишь, словно увидел привидение», - сказал Кон во дворе, когда я, прислонившись к его машине, пытался вернуться себе дыхание и рассудок.

«Забери меня отсюда, Кон, - жалобно простонал я, - давай найдем какой-нибудь старый бар с опилками на полу, возьмем пиво и сыграем пару раз»

Мы помотались по округе и нашли пару забегаловок, где можно было посидеть у стойки и поболтать с местными. «Не заставляй меня ходить на эти званые пиршества», - сказал я Кону после очередной пинты. Это же дурдом Колдитц какой-то.

*

Я был не единственным, кто любил погулять после Гоффса. Многие игроки тоже с трудом расставались с Ирландией и хотели расслабиться перед тем, как разойтись в разные стороны. Самым большим развлечением были скачки, одинаково поглощавшие время и деньги. Алекс проигрывал от семи до восьми тысяч в день. Худшим на моей памяти был Волверхемптон в 1976 году, когда он за день проиграл 13 тысяч фунтов. Алекс, не глядя, отдал сотню за такси, чтобы добраться туда. С улыбкой лепрекона он заявил мне, что на следующий день получит проверенную информацию и отыграет все 13 тысяч обратно. Вилли Торн (одержимый игрок) был знаменит тем, что как-то на одной ставке проиграл столько денег, что хватило бы купить дом. Ну и был еще я, который никогда не мог устоять перед искушением. Как-то я пошел на скачки в Сандаун-парк на одно из последних выступлений Desert Orchid(**) и, после того как он едва-едва победил, в следующем забеге поставил 2000 фунтов на лошадь по имени Водкатина. Она застряла воротах на старте. Потеряв две тысячи, я подумал: «Что за черт!» и решил поставить 2000 на другую лошадь. Эта проиграла тоже, а потом еще одна. В результате я продул восемь тысяч. Проблема в том, что я не умею просто наблюдать. Мне хочется участвовать, и это влетает мне в копеечку.

Но вернемся к Гоффсу. Клифф Торбурн выбыл в первых раундах Мастерс и, не располагая средствами на безумные траты, неохотно выписывался из отеля. И вдруг один тренер, джентльмен до мозга костей, пригласил нас на бега. Этот господин был мультимиллионером и владел половиной Килдара, но никогда не выставлял этого напоказ. У него был брат в Канаде, который тренировал лошадей, поэтому он дал Клиффу банкноту в 50 ирландских фунтов, на которой записал имя и адрес брата. «Вам, ребята, следует держаться вместе, - сказал нам тренер, - и купить пару беговых лошадей. Я бы поделился с вами опытом. Вам бы понравилось».

«Вообще-то, – ответил Клифф, выглядевший традиционно элегантно, словно джентльмен Эдвардианской эпохи или профессиональный игрок в карты с Миссисипи, – я подумываю о том, чтобы купить пару полей для гольфа».

Мне стало смешно. У Клиффа в кармане не было даже завалящего гроша из поговорки.

Тренер рассмеялся: «Вы можете тренировать своих лошадей на поле для гольфа».
___________________
* Питер Эдвард Кук — британский актёр, сценарист, артист разговорного жанра.
**Desert Orchid (Орхидея пустыни) – известный как Десси, беговая лошадь, безумно любимая фанатами скачек за свой стиль бега. считается одной из величайших лошадей всех времен.

[ellssa]

В тот день он насоветовал нам массу полезного. Он спрогнозировал победителей первого и второго забега. Затем, на третий забег, он подсказал поставить не на победу лошади, а на то, что она придет в тройке. «Ставьте на нее все свои деньги, - настаивал он, – только не на ее победу».

Кону хватило бы игральных автоматов для всех пабов Ирландии, но, как ни странно, это не сделало его азартным игроком. «Какой смысл ставить на лошадь, если она не выиграет?» - спросил он озадаченно.

Тренеру стало очень смешно: «Слушай, Кон. Она не выиграет, потому что придет второй». Так и получилось, и мы все остались очень довольны. Тони Мео и Клифф Торбурн выиграли больше тысячи фунтов. Тони купил себе еще пару туфлей, а Клифф остался еще на неделю или около того, чтобы спустить на ветер свою долю.

Я больше не видел того тренера и лишь много позже узнал, что в то время той теплой и дружеской беседы с нами, он уже был неизлечимо болен раком. В тот день он решил погулять как следует в последний раз. Он хотел запомнить свою жизнь такой. На следующее утро он пустил себе пулю в лоб.

Если задуматься, то все это выглядит странно. Однако быть уверенным в завтрашнем дне и строить какие-то грандиозные планы – значит практически искушать судьбу. Когда ты заводишь семью, ты обязан брать на себя ответственность за ее будущее – но можешь ли ты отвечать хотя бы за свое собственное? В общем, все в руках божьих. Знаменитый ирландский юморист Дейв Аллен всегда заканчивал передачу словами: «Да пребудет с вами Бог». И он был прав – это едва ли не все, на что мы можем надеяться.


Наш день на скачках продолжился парой ночей: выпили здесь, сыграли в карты там, в общем, я снова пропал. Но в этот раз Морин была настроена решительно. В Уимблдоне она натолкнулась на симпатичный дом (это был уже второй дом, первый мы упустили из-за того, что она не смогла найти меня), и агент убедил ее, что если мы не заключим сделку сразу же, его перехватит кто-нибудь другой. Морин обязала его подготовить бумаги так, чтобы мне оставалось только расписаться. Прошерстив все улицы и потеряв голову от разочарования, Морин подхватила Лорен под мышку и полетела в Ирландию. Там она взяла такси из Дублинского аэропорта и в страшной ярости нагрянула в отель «Феармайл».

Мне позвонили со стойки регистрации и сказали, что моя жена ожидает меня внизу – и, парень, она в бешенстве. Последний раз, когда я слышал эту фразу (в отеле «Грэшем»), персоналу подсказала ее полиция. Морин там не было, меня арестовали и посадили в камеру из-за мелкого недоразумения по отмыванию денег. На этот раз никаких поддельных банкнот, вроде, не мелькало, но никогда нельзя знать наверняка. Вместо того, чтобы спуститься и направиться прямо в пасть льва, я послал Пиви, чтобы он перехватил Морин - если она, конечно, была там - заболтал ее или предложил кофе или бутерброд, пока я спешно буду прибирать номер и скрывать свидетельства многодневных карточных игр. Я сумел втолкнуть ножки изящного стула в гнезда на мягком сиденье и едва успел забраться в платяной шкаф, как в номер вошел Пиви, преследуемый Морин с Лорен. Он пытался не смотреть на шкаф и пригласил Морин присесть. С его ужасу она выбрала тот самый стул.

Его ножки поехали в одну сторону, Морин в другую. Крысы, затаившиеся где-то по углам, кинулись врассыпную. Сидя на ковре, Морин невнятно прошипела сквозь стиснутые зубы: «Джимми! Выходи из шкафа немедленно, или ты покойник».

Понятия не имею, как она догадалась!

Я выполз оттуда, говоря: «Привет, любимая, доброе утро, не ждал тебя здесь. Я тут просто в карты играл… сегодня собирался домой».
«Конечно, ты собирался»» - зашипела Морин, поднимаясь на ноги. Но маленькая Лорен была рада видеть своего отца, и это растопило лед. После того, как я подписал бумаги на дом, и Морин отправила их в Лондон, она решила, что раз уж она заехала так далеко, она заглянет к своей ирландской бабушке, маме ее отца, которая жила где-то у черта на куличках в горах Уиклоу. Это был мой шанс. Кон вывел свой мощный старый «Мерседес», и мы понеслись по глухим дорогам, заросшим ивняком и папоротниками. Семья объединилась и снова была счастлива. Мы замечательно провели время, и я даже стал удивляться, почему мы не делаем так чаще.

Где-то через год после того, как мы переехали в дом в Уимблдоне, я познакомился с Ронни Вудом (см. следующую главу). Я позже приехал к нему в ирландское поместье, которое было очень удобно расположено как раз возле границы Килдара, недалеко от Гоффса. Я достал ему снукерный стол для ричмондского дома. Потом он в своем поместье в Килдаре достроил паб, чтобы поставить три лишних стола и дать мне возможность тренироваться. Еще он соорудил громадную студию Арк (она была названа так в честь его отца) и набил ее хай-тековским оборудованием для звукозаписи. Также там был бассейн с подогревом. Над ним поднимался пар, вокруг стояли пальмы… Роскошное было зрелище, когда выпадал снег. Ронни не пропускает ни одной лошадиной распродажи, поэтому на его 2 тысячах акрах пасется сколько-то беговых лошадей. Все поместье, по сути, - отдельная деревня, почти как феодальный удел. Там постоянно работают две или три дюжины людей, которые следят, чтобы все работало, как часы.

Какие это были времена! Ронни нравится, когда я начинаю играть в снукер после пяти литров гиннеса – а у него лучший гинесс в Ирландии. Я говорю ему, что не могу как следует рассмотреть шар, а он с бесстыдной улыбкой наливает мне очередную пинту.
Когда я приезжал туда, я останавливался в пабе, который был обустроен как комфортабельная гостиница. Ронни звонил из большого дома и поднимал меня, а я будил уже всех остальных. Однажды днем я зашел в бар и обнаружил там двух полисменов, которые угощались пивом. Я спросил их, чем они занимаются, и с веселым смехом они объяснили: «Рон всегда разрешает нам заскакивать по четвергам на стаканчик другой, классный парень. Его здоровье!».

Я не всегда останавливался у Ронни, поскольку я не люблю злоупотреблять гостеприимством. Как-то для меня забронировали номер в «Феармайле», миленьком отельчике, где жили почти все игроки. Отель был переполнен, поэтому себе Пиви забронировал номер в Ньюбридже, он там часто останавливался раньше. Приехав, Пиви дал мужику, который управлял отелем, костюм - чтобы его почистили. Только «почистили» в итоге самого Пиви – исключительно по своей собственной вине, как всегда и бывало. Первую ночь мы с ним провели на ногах в «Феармайле», играя в карты. На вторую ночь мы нашли профессиональный игорный дом и зависли там. Потом, хоть мы валились с ног, а на следующий день было запланировано несколько снукерных матчей, мы снова поехали в паб Ронни Вуда. Мы играли в снукер круглые сутки, вставив в глаза спички, чтобы не заснуть. На пятый день Пиви вернулся в свой отель и утром перед своим снукерным матчем спросил: «Мой костюм готов?». После чего оделся и выскочил из гостиницы в мгновение ока.

В тот вечер мы вернулись в «Феармайл» после моего матча, и снова играли в карты. В последнее утро перед возвращением в Англию, Пиви метнулся в свой отель за чемоданом и был поражен, когда ему вручили счет на 120 фунтов. «Вы не можете предъявить мне счет на такую сумму, я оставался у вас лишь одну ночь и ни разу не завтракал!» - запротестовал он.

«У нас от клиентов не было отбоя, - настаивала владелица. – Мы могли бы сдать вашу комнату три раза, если бы клиенты знали, что вас нет».

Вокруг не было ни малейшего признака других гостей, а когда Пиви украдкой бросил взгляд на регистрационный журнал, оказалось, что в нем пусто. Но хозяева лишь пожали плечами в ответ.

Когда мы уже собирались отправиться домой в Англию, каким-то непонятным образом мы очутились отеле «Бернс» прямо в разгаре Irish musical awards. Мы немного посидели в баре. Шум вокруг становился все громче и вскоре я вышел, решив позаимствовать один из лимузинов на стоянке. Неторопливо подойдя к водителю, я спросил: «Привет, приятель, можешь подбросить нас назад к отелю?». Я понятия не имел, что я нес, так как мы уже выписались из гостиницы, и не представлял, куда мы поедем, но в тот момент идея казалась хорошей.

«Ну, у меня есть полчаса свободного времени, - ответил водитель. Этот приятный молодой человек в форменном кепи, который бродил рядом с машиной, выглядел скучающим до смерти.

«Спасибо. - Пиви и еще пара ребят забрались в салон, и я спросил: – Кстати, а чья это тачка?»

«А-ХА», - ответил водитель. Я подумал, что он имел в виду что-то вроде «Аха, сам догадайся». Но он говорил о группе с таким названием. Я запрыгнул на переднее сиденье рядом с водителем, мои приятели назад. Кузов был, наверное, длиной в милю, с затемненными окнами, и снаружи и внутри – чистое совершенство. И вот мы медленно тронулись, по направлению к каким-то большим воротам. Внезапно нас окружила тысяча визжащих фанатов. Они не знали, кто мы, но думали, что какие-то звезды, поэтому вопили все равно.

В общем, на этой волне мы оказались на церемонии. Я узнал Криса де Бура и еще кого-то. Но большую часть времени я спрашивал у других: «Кто это? А это? А то?». Мерцали вспышки, фанаты кричали.

Это было весело, но в следующем году вышло еще лучше. Я удержал свой титул и заработал 20000 фунтов благодаря победе над Вилли Торном 9:5 и отпраздновал это в крохотном пабе с отцом. Мы травили с местными бесконечные байки. Час проходил за часом, понятное дело, кто-то валился под стол, кто-то засыпал возле очага, рядом с домашней свинкой, но выпивка продолжала литься рекой, а историям не было ни конца, ни края.

Когда мы возвращались назад в Фишгард на лодке, папа все рассказывал анекдоты. Он умел это как никто. Вот это было настоящее веселье!