It's only forever - not long at all...
Перевод статьи из моего предыдущего поста.
Сразу предупреждаю - чтиво тяжелое и достаточно неприятное.
Всего несколько месяцев спустя после того, как мой муж впервые почувствовал недомогание, он был мертв
Линдси Хантер
28 августа 2007
В мае 2004 года я вышла замуж за своего Прекрасного Принца, у нас была сказочная свадьба на Ямайке. Впервые я встретила Пола Хантера семь лет назад, тогда он был всего лишь 18-тилетним пареньком, который играл в снукер. Теперь же его называли «Бэкхемом зеленого сукна» за точеные черты лица и длинные светлые волосы. В возрасте всего лишь 25 лет он уже выиграл свой третий турнир Мастерс – до него подобного результата смогли добиться лишь двое.
Немного времени спустя я написала в своем дневнике: «Пол и я, мы оба так влюблены, так счастливы, мы ни о чем не волнуемся. Определенно, мы самые счастливые люди на земле.»
Но к концу года Пола начали мучить периодические боли в боку. В начале 2005 года боли стали постоянными, поэтому он вынужден был пожаловаться на это своему терапевту. Тот направил его на обследование с подозрением на аппендицит.
Обследование показало, что аппендикс в полном порядке, но в брюшной полости было обнаружено шесть кист. Специалисты провели диагностическую лапароскопию – амбулаторную процедуру, во время которой в брюшную полость нагнетается небольшое количество газа и производится биопсия.
В результате биопсии выяснилось, что кисты являются опухолью, причем опухолью злокачественной. Врач назначил Полу курс химиотерапии – непрерывный курс из трех трехдневных сеансов.
Я помню, как мы вернулись домой в день, когда прозвучала страшная новость. Пол был бледен, как простыня. Вечером, когда мы остались одни, он засыпал меня вопросами, которые не задал в больнице. В это было невозможно поверить. Он спросил: «Линдси, у меня рак?» Что можно ответить на такой вопрос? Я взяла его за руки, заглянула в его глаза и тихо сказала: «Да, малыш.» Он был похож на испуганного ребенка. Я гладила его руки, обнимала его и шептала: «Мы справимся с этим, вот увидишь.»
Я помню, как несколько лет назад он сказал, что заболеет раком. Тогда по тв показывали один из этих социальных роликов, где говорилось, что раком заболевает каждый третий, и тогда Пол сказал – «Это буду я. Я буду тем самым третьим.» Так странно сейчас вспоминать об этом.
Пару дней спустя Пол уехал на Чайна Оупен. Его участие в этом турнире было заявлено несколько месяцев назад, и он хотел продолжать вести нормальную жизнь в течение той недели, что будет длиться турнир. Удивительно, но он сумел дойти до четвертьфинала, а по возвращении, в начале апреля, у нас была первая встреча с онкологом.
Он не мог с уверенностью определить, какая именно опухоль была у Пола. Это могла быть разновидность эмбриональной опухоли, которая развивается в рак яичек, и которая относительно легко излечима в более чем 90% случаев, а могла быть нейроэндокринная опухоль, которая излечима гораздо реже – примерно в одном случае из трех.
Последующие исследования показали, что возможность того, что это окажется эмбриональная опухоль, исключена, и доктор сообщил плохую новость – наиболее вероятный диагноз – нейроэндокринная опухоль. Он показал нам снимки, сделанные во время лапароскопии. Новообразований было отнюдь не шесть, а около двухсот. Они напоминали губчато-дырчатую плитку пористого шоколада – огромные массы отвратительных комочков в брюшной полости.
Пол сказал, что ему тогда стало дурно при мысли о том, что все это находится в его теле. А я на автопилоте задавала какие-то вопросы, делала заметки. Но я была ошеломлена. Шокирована. Опухоль, рак, злокачественный, химиотерапия – эти слова такие ужасные, и так тяжело осознать связь между ними и между тем, что они могут сделать с твоим любимым человеком.
Было решено, что Пол начнет первый курс химиотерапии после ЧМ 2005, который должен был начаться двумя неделями позже в Шеффилде. Мы оба считали, что будет правильным продолжать участие в соревнованиях так долго, как только возможно, чтобы не занимать его мысли этими вещами.
Если бы это была сказка, Пол, конечно, выиграл бы ЧМ. Однако реальность не похожа на сказку – он проиграл первый же свой матч 10-8. Все уже знали о том, что у него рак. Пол был очень растроган, когда аудитория встала, провожая его громкими аплодисментами, он все думал о том, когда же сможет вернуться сюда.
По странному капризу судьбы, после того, как в течение семи месяцев я безуспешно пыталась забеременеть, я обнаружила, что это случилось, за два дня до начала курса химиотерапии. Ни один из нас не мог в это поверить. Наша девочка выбрала для своего появления на свет самое неожиданное время. Это известие мы приняли как некий добрый знак свыше, как лучик света, способный рассеять сгущающийся мрак.
27 апреля Пол начал свой первый курс химиотерапии. Ему назначили комбинацию блеомицин/этопозид/цисплатин.
Для того, чтобы установить наличие раковых клеток в организме, проводится альфа-фетопротеиновый анализ крови (АФП). Чем выше его показатели, тем больше опухоль. Уровень АФП должен нормализоваться после курса химиотерапии. Если этого не произойдет, это будет означать, что опухоль целиком не исчезла. У здорового человека эти показатели ничтожны, они колеблются от 0 до 5. Уровень АФП у Пола в это время был около 24 000.
Мы тогда просто помешались на этих цифрах. Они диктовали нам, радоваться или огорчаться.
Когда я увидела его на больничной койке в первый день, с охлаждающим шлемом на голове (что-то вроде защитного шлема, помогающего избежать выпадения волос), это просто убило меня. Это все было на самом деле. Это действительно происходило с нами. Он выглядел таким уязвимым. Он сказал, что первый час в охлаждающем шлеме был невыносим, ему казалось, что голова вот-вот взорвется, но потом кожа головы потеряла чувствительность.
Три дня спустя Пол вернулся домой. Его лицо выглядело раздувшимся, как будто его накачали воздухом. Ноги были тяжелыми и плохо слушались. За три дня он прибавил в весе около 10 килограммов за счет всей той жидкости, которую ему закапывали.
Первая ночь была вовсе не такой спокойной, как я надеялась. Я думала, что он просто уснет, но он не спал всю ночь – ему было плохо. Мне тоже было не заснуть – я была очень обеспокоена.
Несколько дней спустя случилась еще одна неприятность. У Пола разболелся зуб, пришлось отвезти его в больницу, чтобы ему поставили капельницу с антибиотиком. Я как раз только вернулась домой, когда раздался звонок от него. «Ты можешь приехать, Линдс?» – его голос был таким бодрым. «Прямо сейчас?» – спросила я, пытаясь сохранять спокойствие. «Да. И захвати ножницы – у меня волосы клоками вылезают.»
Несмотря на потерю волос, Пол выглядел весьма бодро, когда я туда приехала, поскольку у него были хорошие новости. Он, конечно, пока еще не готов был вернуться домой, поскольку внутривенные вливания оказали свое действие, но его АФП показатели снизились до 13 000.
Врачи сказали, что подобные результаты считаются очень хорошими даже после второго курса химиотерапии, а уж тем более после первого, как в нашем случае.
Первые два курса прошли отлично. За последнюю неделю его уровень АФП упал до 590, и компьютерная томография показала, что большая часть опухоли исчезла. Онколог сказал, что вероятнее всего, это действительно была эмбриональная опухоль.
Счастливая полоса продолжалась. В июле, когда начался четвертый курс химиотерапии, показатели снизились до 34, а к концу курса и вовсе до 18.
Однако побочные эффекты после четвертого курса были ужасающими. Пол был настолько слаб, что не смог присутствовать на свадьбе своей сестры на Кипре. Это был один из самых худших дней. В то время, как она выходила замуж за тысячи миль от нас, Пола выворачивало наизнанку около 30 раз в течение 36 часов. У него в горле были дикие раздражения от постоянной рвоты, и я никогда еще не видела его в таком подавленном состоянии. Я слышала раз за разом, как он в ванной пытается сделать, чтобы его вырвало, но у него не оставалось даже слюны. А потом я услышала всхлипы. «Я так устал от этого», – сказал он. «Ты победишь, малыш, ты справишься», – ответила я ему. «Я похож на победителя?» – спросил он меня между судорожными всхлипываниями. Я не хотела смотреть. Но посмотрела. Он был тенью самого себя. Его волосы выпали. Кожа была серого оттенка. Глаза запали. Он исхудал, но выглядел опухшим. Его руки и пальцы потеряли чувствительность. Его знобило, а по лицу градом лился пот. С одной стороны его лицо распухло, и один глаз был залит кровью. Все вены были исколоты, по всему телу были видны следы от уколов игл.
Мыслями я вернулась ко дню нашей свадьбы, всего лишь год назад. Пол был великолепен, и я им так гордилась. У него были прекрасные длинные волосы, которые золотило заходящее солнце. Я не смогла удержаться и расплакалась. Мы сидели вдвоем в ванной и плакали. Страх и облегчение, паника и надежда – все это вырвалось наружу в едином взрыве эмоций.
В конце четвертого курса лечения мы поехали отдохнуть на Родос. Это было похоже на второй медовый месяц, и мы чувствовали себя так, словно наша малышка уже с нами – Пол все время гладил мой растущий живот и разговаривал с ней.
По возвращении состоялась очередная встреча с докторами. Нас ожидали плохие новости. Анализы крови, взятые перед нашим отъездом, показали, что уровень АФП вновь вернулся к 5 000.
Вероятно, теперь Полу предстояла еще химиотерапия, только препараты должны были быть уже другими, поскольку к предыдущей группе лекарств у организма выработался иммунитет.
Он был опустошен. Он рыдал так, словно настал конец света. Я не могла в это поверить. Я просто не видела, что он действительно близится.
Пол начал курс химиотерапии в сентябре. Препараты необходимо было принимать каждые три недели вплоть до января 2006 года. Каждая последующая процедура казалась гораздо тяжелее предыдущей. У него постоянно мерзли ноги, и ему приходилось все время носить специальные термоноски. У него выпали все ресницы, поэтому в глаза часто попадали мелкие частички пыли, которые я помогала ему извлекать. Из всего того, что подарено нам природой, мы, наверное, меньше всего задумываемся о ресницах – но только до тех пор, пока не лишимся их.
Начался очередной снукерный сезон, и 9 октября Пол смело вышел к столу в Престон Гильд Холл. За весь сезон 2005/06 он не пропустил ни одного матча, выходя к столу, невзирая ни на что – ни на онемевшие кончики пальцев, ни на выпавшие волосы, ни на постоянные боли в животе; он постоянно носил термоноски и день ото дня все худел и худел.
В ноябре, когда половина курса была пройдена, снова были проведены анализы на уровень АФП. Показатели снизились – но всего лишь до 2 200. Когда врач сказал, что Полу необходимо продолжать химиотерапию вплоть до декабря, я содрогнулась. Сколько же может вынести один человек?
Физически и духовно, Пол буквально умирал на моих глазах. Это было чудовищно. Я чувствовала себя абсолютно беспомощной.
Рождественские каникулы принесли нам временное облегчение. 26 декабря родилась Эви Роуз. Посреди окружавшего нас мрака, страха смерти, боли и страданий, мы создали новую жизнь. В первую неделю ее жизни мы все трое практически не покидали дом, все делая вместе. Если бы можно было повернуть время вспять и вернуть назад эту неделю, я была бы самым счастливым человеком в мире.
Но 3 января доктора сообщили нам очередные дурные новости. Химиотерапия перестала работать. Она могла поддерживать количество раковых клеток на нынешнем уровне, но уменьшить его была уже не способна. Не было смысла начинать очередной цикл.
«Что мы будем делать вместо этого?» – спросила я, чувствуя как пересохло горло. Онколог выглядел растерянным… Все варианты были исчерпаны. «Посмотрим, как пойдут дела в ближайшие несколько недель», – сказал он.
Я была в смятении. Я решила искать альтернативные методы лечения, которые могли бы помочь. Стив Дэвис рассказал нам, что один его родственник, которому был поставлен диагноз – рак, лечился с помощью Essiac tea (специальный травяной сбор). Этот чай, приготовляемый из корней лопуха, щавеля, корней турецкого ревеня и коры ржавого вяза – лекарственное средство американских индейцев, заново открытое 70 лет назад канадской медсестрой Рене Кэсс.
Я приготовила этот чай строго по рецепту – это заняло массу времени – но, к несчастью, Пол не выносил его вкуса.
В апреле онкологи сообщили, что есть смысл применить другой курс химиотерапии – на этот раз комбинацию препаратов oxaliplatin и capecitabine. Но они провоцировали ужасную рвоту.
27 июня случился настоящий рецидив. Пол проснулся в ужасном состоянии. Он держался за свой бок и бормотал: «Линдс, они вернулись». Последующий анализ крови подтвердил это: отметки вновь поднялись до 40 000. Сканирование показало, что опухоль начала расти.
Врачи решили подвергнуть его еще одному циклу химиотерапии, но я видела, что они всего лишь хватаются за соломинку. Пол сильно похудел за это лето и почти постоянно плохо себя чувствовал. Временами он едва мог поднять голову с подушки. Его живот так раздулся, что он был похож на беременную женщину. Он не мог спать больше часа, из-за слабости у него совершенно пропал аппетит – я безрезультатно пыталась соблазнить его любимыми бутербродами с беконом.
Вдобавок ко всему, его кожа стала бледной, и малейшие прикосновения причиняли боль, так что я не могла даже обнять его. По окончании этого цикла химиотерапии его показатели АФП по-прежнему продолжали расти. Мы больше ничего не могли сделать. В сентябре и октябре Пола положили в больницу с обезвоживанием, возникшим в результате постоянной рвоты.
Когда я пришла навестить его во второй раз, я была шокирована, увидев его в инвалидном кресле. Его глаза глубоко запали, кожа была серого оттенка и висела складками на его лице, а зубы казались неестественно крупными.
«Линдси, я умираю», – сказал он. «Я знаю, любимый, знаю», – ответила я, и он в изумлении уставился на меня.
Это был первый раз, когда я не сказала ему: «Ты поправишься». Мне кажется, он даже испытал некое облегчение, когда я объяснила ему, что мы собираемся отвезти его в хоспис. Он уже достаточно пережил. Все, чего он хотел – спокойно уснуть.
Пол умер без пяти восемь вечера 9 октября, за пять дней до своего 28-го дня рождения, в окружении всех родных и близких.
Никто не плакал. Наступила гнетущая тишина. Я осторожно вынула из его уха бриллиантовую сережку-гвоздик. Вторую носила я сама с того дня, когда его положили в больницу. Еще я надела на себя белую рубашку, которую он носил в последние месяцы, поскольку она все еще хранила его запах.
Похороны были 19 октября. Пришло огромное количество людей. На траурном букете я написала: «Пол, ты единственный для меня, и всегда таким останешься. Мое сердце принадлежит тебе.»
Я не могу подобрать слова, чтобы сказать, как сильно я скучаю по нему, но наша взаимная любовь была такой сильной, что она будет жить вечно.
Я бы хотела поблагодарить его за Эви. За жизнь, которую он оставил нам. За друзей, которых дал мне. За мои воспоминания и за все то, что все еще происходит в связи с ним. Я буду хранить свою любовь в сердце, пока я жива, и я бы хотела, чтобы у меня была возможность сказать ему, - даже если бы я знала, что нам придется вновь пройти через все это: «Я с тобой, малыш. Я с тобой.»
Сразу предупреждаю - чтиво тяжелое и достаточно неприятное.
Всего несколько месяцев спустя после того, как мой муж впервые почувствовал недомогание, он был мертв
Линдси Хантер
28 августа 2007
В мае 2004 года я вышла замуж за своего Прекрасного Принца, у нас была сказочная свадьба на Ямайке. Впервые я встретила Пола Хантера семь лет назад, тогда он был всего лишь 18-тилетним пареньком, который играл в снукер. Теперь же его называли «Бэкхемом зеленого сукна» за точеные черты лица и длинные светлые волосы. В возрасте всего лишь 25 лет он уже выиграл свой третий турнир Мастерс – до него подобного результата смогли добиться лишь двое.
Немного времени спустя я написала в своем дневнике: «Пол и я, мы оба так влюблены, так счастливы, мы ни о чем не волнуемся. Определенно, мы самые счастливые люди на земле.»
Но к концу года Пола начали мучить периодические боли в боку. В начале 2005 года боли стали постоянными, поэтому он вынужден был пожаловаться на это своему терапевту. Тот направил его на обследование с подозрением на аппендицит.
Обследование показало, что аппендикс в полном порядке, но в брюшной полости было обнаружено шесть кист. Специалисты провели диагностическую лапароскопию – амбулаторную процедуру, во время которой в брюшную полость нагнетается небольшое количество газа и производится биопсия.
В результате биопсии выяснилось, что кисты являются опухолью, причем опухолью злокачественной. Врач назначил Полу курс химиотерапии – непрерывный курс из трех трехдневных сеансов.
Я помню, как мы вернулись домой в день, когда прозвучала страшная новость. Пол был бледен, как простыня. Вечером, когда мы остались одни, он засыпал меня вопросами, которые не задал в больнице. В это было невозможно поверить. Он спросил: «Линдси, у меня рак?» Что можно ответить на такой вопрос? Я взяла его за руки, заглянула в его глаза и тихо сказала: «Да, малыш.» Он был похож на испуганного ребенка. Я гладила его руки, обнимала его и шептала: «Мы справимся с этим, вот увидишь.»
Я помню, как несколько лет назад он сказал, что заболеет раком. Тогда по тв показывали один из этих социальных роликов, где говорилось, что раком заболевает каждый третий, и тогда Пол сказал – «Это буду я. Я буду тем самым третьим.» Так странно сейчас вспоминать об этом.
Пару дней спустя Пол уехал на Чайна Оупен. Его участие в этом турнире было заявлено несколько месяцев назад, и он хотел продолжать вести нормальную жизнь в течение той недели, что будет длиться турнир. Удивительно, но он сумел дойти до четвертьфинала, а по возвращении, в начале апреля, у нас была первая встреча с онкологом.
Он не мог с уверенностью определить, какая именно опухоль была у Пола. Это могла быть разновидность эмбриональной опухоли, которая развивается в рак яичек, и которая относительно легко излечима в более чем 90% случаев, а могла быть нейроэндокринная опухоль, которая излечима гораздо реже – примерно в одном случае из трех.
Последующие исследования показали, что возможность того, что это окажется эмбриональная опухоль, исключена, и доктор сообщил плохую новость – наиболее вероятный диагноз – нейроэндокринная опухоль. Он показал нам снимки, сделанные во время лапароскопии. Новообразований было отнюдь не шесть, а около двухсот. Они напоминали губчато-дырчатую плитку пористого шоколада – огромные массы отвратительных комочков в брюшной полости.
Пол сказал, что ему тогда стало дурно при мысли о том, что все это находится в его теле. А я на автопилоте задавала какие-то вопросы, делала заметки. Но я была ошеломлена. Шокирована. Опухоль, рак, злокачественный, химиотерапия – эти слова такие ужасные, и так тяжело осознать связь между ними и между тем, что они могут сделать с твоим любимым человеком.
Было решено, что Пол начнет первый курс химиотерапии после ЧМ 2005, который должен был начаться двумя неделями позже в Шеффилде. Мы оба считали, что будет правильным продолжать участие в соревнованиях так долго, как только возможно, чтобы не занимать его мысли этими вещами.
Если бы это была сказка, Пол, конечно, выиграл бы ЧМ. Однако реальность не похожа на сказку – он проиграл первый же свой матч 10-8. Все уже знали о том, что у него рак. Пол был очень растроган, когда аудитория встала, провожая его громкими аплодисментами, он все думал о том, когда же сможет вернуться сюда.
По странному капризу судьбы, после того, как в течение семи месяцев я безуспешно пыталась забеременеть, я обнаружила, что это случилось, за два дня до начала курса химиотерапии. Ни один из нас не мог в это поверить. Наша девочка выбрала для своего появления на свет самое неожиданное время. Это известие мы приняли как некий добрый знак свыше, как лучик света, способный рассеять сгущающийся мрак.
27 апреля Пол начал свой первый курс химиотерапии. Ему назначили комбинацию блеомицин/этопозид/цисплатин.
Для того, чтобы установить наличие раковых клеток в организме, проводится альфа-фетопротеиновый анализ крови (АФП). Чем выше его показатели, тем больше опухоль. Уровень АФП должен нормализоваться после курса химиотерапии. Если этого не произойдет, это будет означать, что опухоль целиком не исчезла. У здорового человека эти показатели ничтожны, они колеблются от 0 до 5. Уровень АФП у Пола в это время был около 24 000.
Мы тогда просто помешались на этих цифрах. Они диктовали нам, радоваться или огорчаться.
Когда я увидела его на больничной койке в первый день, с охлаждающим шлемом на голове (что-то вроде защитного шлема, помогающего избежать выпадения волос), это просто убило меня. Это все было на самом деле. Это действительно происходило с нами. Он выглядел таким уязвимым. Он сказал, что первый час в охлаждающем шлеме был невыносим, ему казалось, что голова вот-вот взорвется, но потом кожа головы потеряла чувствительность.
Три дня спустя Пол вернулся домой. Его лицо выглядело раздувшимся, как будто его накачали воздухом. Ноги были тяжелыми и плохо слушались. За три дня он прибавил в весе около 10 килограммов за счет всей той жидкости, которую ему закапывали.
Первая ночь была вовсе не такой спокойной, как я надеялась. Я думала, что он просто уснет, но он не спал всю ночь – ему было плохо. Мне тоже было не заснуть – я была очень обеспокоена.
Несколько дней спустя случилась еще одна неприятность. У Пола разболелся зуб, пришлось отвезти его в больницу, чтобы ему поставили капельницу с антибиотиком. Я как раз только вернулась домой, когда раздался звонок от него. «Ты можешь приехать, Линдс?» – его голос был таким бодрым. «Прямо сейчас?» – спросила я, пытаясь сохранять спокойствие. «Да. И захвати ножницы – у меня волосы клоками вылезают.»
Несмотря на потерю волос, Пол выглядел весьма бодро, когда я туда приехала, поскольку у него были хорошие новости. Он, конечно, пока еще не готов был вернуться домой, поскольку внутривенные вливания оказали свое действие, но его АФП показатели снизились до 13 000.
Врачи сказали, что подобные результаты считаются очень хорошими даже после второго курса химиотерапии, а уж тем более после первого, как в нашем случае.
Первые два курса прошли отлично. За последнюю неделю его уровень АФП упал до 590, и компьютерная томография показала, что большая часть опухоли исчезла. Онколог сказал, что вероятнее всего, это действительно была эмбриональная опухоль.
Счастливая полоса продолжалась. В июле, когда начался четвертый курс химиотерапии, показатели снизились до 34, а к концу курса и вовсе до 18.
Однако побочные эффекты после четвертого курса были ужасающими. Пол был настолько слаб, что не смог присутствовать на свадьбе своей сестры на Кипре. Это был один из самых худших дней. В то время, как она выходила замуж за тысячи миль от нас, Пола выворачивало наизнанку около 30 раз в течение 36 часов. У него в горле были дикие раздражения от постоянной рвоты, и я никогда еще не видела его в таком подавленном состоянии. Я слышала раз за разом, как он в ванной пытается сделать, чтобы его вырвало, но у него не оставалось даже слюны. А потом я услышала всхлипы. «Я так устал от этого», – сказал он. «Ты победишь, малыш, ты справишься», – ответила я ему. «Я похож на победителя?» – спросил он меня между судорожными всхлипываниями. Я не хотела смотреть. Но посмотрела. Он был тенью самого себя. Его волосы выпали. Кожа была серого оттенка. Глаза запали. Он исхудал, но выглядел опухшим. Его руки и пальцы потеряли чувствительность. Его знобило, а по лицу градом лился пот. С одной стороны его лицо распухло, и один глаз был залит кровью. Все вены были исколоты, по всему телу были видны следы от уколов игл.
Мыслями я вернулась ко дню нашей свадьбы, всего лишь год назад. Пол был великолепен, и я им так гордилась. У него были прекрасные длинные волосы, которые золотило заходящее солнце. Я не смогла удержаться и расплакалась. Мы сидели вдвоем в ванной и плакали. Страх и облегчение, паника и надежда – все это вырвалось наружу в едином взрыве эмоций.
В конце четвертого курса лечения мы поехали отдохнуть на Родос. Это было похоже на второй медовый месяц, и мы чувствовали себя так, словно наша малышка уже с нами – Пол все время гладил мой растущий живот и разговаривал с ней.
По возвращении состоялась очередная встреча с докторами. Нас ожидали плохие новости. Анализы крови, взятые перед нашим отъездом, показали, что уровень АФП вновь вернулся к 5 000.
Вероятно, теперь Полу предстояла еще химиотерапия, только препараты должны были быть уже другими, поскольку к предыдущей группе лекарств у организма выработался иммунитет.
Он был опустошен. Он рыдал так, словно настал конец света. Я не могла в это поверить. Я просто не видела, что он действительно близится.
Пол начал курс химиотерапии в сентябре. Препараты необходимо было принимать каждые три недели вплоть до января 2006 года. Каждая последующая процедура казалась гораздо тяжелее предыдущей. У него постоянно мерзли ноги, и ему приходилось все время носить специальные термоноски. У него выпали все ресницы, поэтому в глаза часто попадали мелкие частички пыли, которые я помогала ему извлекать. Из всего того, что подарено нам природой, мы, наверное, меньше всего задумываемся о ресницах – но только до тех пор, пока не лишимся их.
Начался очередной снукерный сезон, и 9 октября Пол смело вышел к столу в Престон Гильд Холл. За весь сезон 2005/06 он не пропустил ни одного матча, выходя к столу, невзирая ни на что – ни на онемевшие кончики пальцев, ни на выпавшие волосы, ни на постоянные боли в животе; он постоянно носил термоноски и день ото дня все худел и худел.
В ноябре, когда половина курса была пройдена, снова были проведены анализы на уровень АФП. Показатели снизились – но всего лишь до 2 200. Когда врач сказал, что Полу необходимо продолжать химиотерапию вплоть до декабря, я содрогнулась. Сколько же может вынести один человек?
Физически и духовно, Пол буквально умирал на моих глазах. Это было чудовищно. Я чувствовала себя абсолютно беспомощной.
Рождественские каникулы принесли нам временное облегчение. 26 декабря родилась Эви Роуз. Посреди окружавшего нас мрака, страха смерти, боли и страданий, мы создали новую жизнь. В первую неделю ее жизни мы все трое практически не покидали дом, все делая вместе. Если бы можно было повернуть время вспять и вернуть назад эту неделю, я была бы самым счастливым человеком в мире.
Но 3 января доктора сообщили нам очередные дурные новости. Химиотерапия перестала работать. Она могла поддерживать количество раковых клеток на нынешнем уровне, но уменьшить его была уже не способна. Не было смысла начинать очередной цикл.
«Что мы будем делать вместо этого?» – спросила я, чувствуя как пересохло горло. Онколог выглядел растерянным… Все варианты были исчерпаны. «Посмотрим, как пойдут дела в ближайшие несколько недель», – сказал он.
Я была в смятении. Я решила искать альтернативные методы лечения, которые могли бы помочь. Стив Дэвис рассказал нам, что один его родственник, которому был поставлен диагноз – рак, лечился с помощью Essiac tea (специальный травяной сбор). Этот чай, приготовляемый из корней лопуха, щавеля, корней турецкого ревеня и коры ржавого вяза – лекарственное средство американских индейцев, заново открытое 70 лет назад канадской медсестрой Рене Кэсс.
Я приготовила этот чай строго по рецепту – это заняло массу времени – но, к несчастью, Пол не выносил его вкуса.
В апреле онкологи сообщили, что есть смысл применить другой курс химиотерапии – на этот раз комбинацию препаратов oxaliplatin и capecitabine. Но они провоцировали ужасную рвоту.
27 июня случился настоящий рецидив. Пол проснулся в ужасном состоянии. Он держался за свой бок и бормотал: «Линдс, они вернулись». Последующий анализ крови подтвердил это: отметки вновь поднялись до 40 000. Сканирование показало, что опухоль начала расти.
Врачи решили подвергнуть его еще одному циклу химиотерапии, но я видела, что они всего лишь хватаются за соломинку. Пол сильно похудел за это лето и почти постоянно плохо себя чувствовал. Временами он едва мог поднять голову с подушки. Его живот так раздулся, что он был похож на беременную женщину. Он не мог спать больше часа, из-за слабости у него совершенно пропал аппетит – я безрезультатно пыталась соблазнить его любимыми бутербродами с беконом.
Вдобавок ко всему, его кожа стала бледной, и малейшие прикосновения причиняли боль, так что я не могла даже обнять его. По окончании этого цикла химиотерапии его показатели АФП по-прежнему продолжали расти. Мы больше ничего не могли сделать. В сентябре и октябре Пола положили в больницу с обезвоживанием, возникшим в результате постоянной рвоты.
Когда я пришла навестить его во второй раз, я была шокирована, увидев его в инвалидном кресле. Его глаза глубоко запали, кожа была серого оттенка и висела складками на его лице, а зубы казались неестественно крупными.
«Линдси, я умираю», – сказал он. «Я знаю, любимый, знаю», – ответила я, и он в изумлении уставился на меня.
Это был первый раз, когда я не сказала ему: «Ты поправишься». Мне кажется, он даже испытал некое облегчение, когда я объяснила ему, что мы собираемся отвезти его в хоспис. Он уже достаточно пережил. Все, чего он хотел – спокойно уснуть.
Пол умер без пяти восемь вечера 9 октября, за пять дней до своего 28-го дня рождения, в окружении всех родных и близких.
Никто не плакал. Наступила гнетущая тишина. Я осторожно вынула из его уха бриллиантовую сережку-гвоздик. Вторую носила я сама с того дня, когда его положили в больницу. Еще я надела на себя белую рубашку, которую он носил в последние месяцы, поскольку она все еще хранила его запах.
Похороны были 19 октября. Пришло огромное количество людей. На траурном букете я написала: «Пол, ты единственный для меня, и всегда таким останешься. Мое сердце принадлежит тебе.»
Я не могу подобрать слова, чтобы сказать, как сильно я скучаю по нему, но наша взаимная любовь была такой сильной, что она будет жить вечно.
Я бы хотела поблагодарить его за Эви. За жизнь, которую он оставил нам. За друзей, которых дал мне. За мои воспоминания и за все то, что все еще происходит в связи с ним. Я буду хранить свою любовь в сердце, пока я жива, и я бы хотела, чтобы у меня была возможность сказать ему, - даже если бы я знала, что нам придется вновь пройти через все это: «Я с тобой, малыш. Я с тобой.»
@темы: статьи, Пол Хантер
-
-
31.08.2007 в 15:59я плачу.
-
-
31.08.2007 в 16:56To say that it's beautiful, is to say nothing. There are no words that describe the emotion.
Thank you Ingunn
-
-
31.08.2007 в 18:06+1
сразу была настолько под впечатлением, что забыла поблагодарить
-
-
31.08.2007 в 19:01-
-
26.10.2007 в 21:30x20 (Igor' Petrov) Tyumen'
-
-
17.11.2007 в 23:53