Алекс Хиггинс

[snookersupreme]

Я все грозилась, все обещалась....
Наконец, статья про него. Трибьют будет позже

Оригинал тут

Народный ворчун


Он всегда был худшим из всех плохих парней в снукере, он не выигрывает трофеи уже 18 лет, он впадет в ярость, стоит ему увидеть вас, но до сих Алекс Хиггинс остается народным любимцем. Почему? Саймону Хаттенстоуну удалось вблизи заглянуть на темную сторону души Урагана.


Суббота, 16.06.2007
The Guardian
Мы беседуем с Алексом «Ураганом» Хиггинсом - легендарным снукеристом и исключительным смутьяном, разрушившим свою жизнь. Или, скорее, не беседуем – Хиггинс сообщил, что он не собирается выходить из своего номера до часу дня. Сейчас полдень, а через полчаса он должен подписывать свою автобиографию в магазине «Уотерстоун» (сеть книжных магазинов по всей Британии, Северной Ирландии и Европе), Эдинбург.
Наверное, нет спортсмена, о котором бы рассказывали больше скандальных историй, чем об «Урагане» Хиггинсе. Джордж Бест, Майк Тайсон, Пол Гаскойн? Никакого сравнения. За Алексом тянется целый хвост историй: он толкнул головой судей на матчах, он ударил свою подружку феном, он угрожал убить приятеля-снукериста из Северной Ирландии Дэнниса Тэйлора, он чуть не покалечил бойфренда своей дочери, выпил пол-пинты духов, налитых для него его другом Оливером Ридом, и переспал с незнакомкой в ночь перед свадьбой.
Ну и конечно, снукер. Хиггинс был и остается Народным Чемпионом – несмотря на то, не побеждает уже 18 лет и не играет в рейтинговых турнирах с 1997 года, когда он оказался на 156 месте в мировой табели о рангах. Никогда еще не было человека, которому бы так подходило его прозвище. Он играл, как ураган, и, как ураган, готов был обрушиться на окружающих в любой момент. Но в нем было больше, чем просто скорость или безрассудство - грация, эмоции, ум, стиль, инстинкт и бесстрашие, которое так легко превращалось в нигилизм. Во время своего расцвета в 70-80хх имя Хиггинса редко сходило со страниц газет. Он был главным персонажем для любого уважающего себе пародиста – сигарета во рту, кий в руке, нервное подергивающееся лицо, задранный нос, губы, искривленные в ехидной улыбке, и танцующая походка вокруг стола, будто мы видим Фреда Астер в ускоренном повторе.
Множество снукеристов достигли большего – Рэй Риардон, Стив Дэвис, Стивен Хендри – но снукерные фанаты всегда любили плохих парней, гениев-баламутов, которые играли, борясь с бесконечной тьмой в своей душе. За все эти годы таких было только трое – Хиггинс, Джимми Уайт и Ронни О’Салливан – и Хиггинс, без сомнения, худший из них. Никого не обожали так, как Хиггиса, и ни к кому не испытывали такое отвращение. Писатель Гордон Берн сказал когда-то, что Хиггинс «наиболее нежеланный постоялец для большинства отелей мира из всех британцев». Билл Борроуз, который написал прекрасную биографию Алекса, но уже после того, как перестал работать с ним над официальной версией - на это у него просто не осталось сил – сказал, что Хиггинса могут любить только те люди, которые никогда не встречались с ним
Он выиграл два чемпионата мира и всего пять других крупных турниров. На штрафы, которые накладывались на него после оскорблений других игроков и избиения того работника на матче, уходили все его призовые деньги; скорее всего, он тратил больше, чем зарабатывал в пабах; и уж точно он гораздо больше терял на скачках, чем выигрывал в снукер. Он был дважды женат, имел связи с многочисленными блондинками и жил с «высококлассной специалисткой по оказанию эскортных услуг», имеет двух взрослых детей. Несколько лет назад он разорился и заболел раком Он вернулся в Бэлфаст, живет в муниципальной квартире, где компанию ему составляют только «Гиннес» (сорт пива), самокрутки и злость на людей.
Хелен, его пресс-агент, которая работает в издательстве Headline, выглядит испуганной. Она говорит, что этот день легким не будет. Хиггинс уже сказал ей, что он не собирается разговаривать со мной. Стоило нам зайти в гостиницу, как мимо нас скользнул призрак в мягкой фетровой шляпе – тощий, как щепка, в узких брюках и замшевом пальто, украшенном шарфом, которой скрывал шрам на горле. Я смотрю на него. И решаюсь
- Привет, Алекс!
Тишина. Он презрительно смотрит на меня и садится. Хелен благодарит за его за то, что он быстро приехал.
- Мы собирались подписывать издания, так что мы подумали, что, может быть, Саймон присоединится к тебе, чтобы пропустить после этого пару рюмочек.
Он пристально смотрит на нее: "Мы думали! Мы думали! Мы ничего, б***, не думали." Хиггинса всегда тяжело было слушать – он разговаривал, как человек, который слишком часто смотрел «Крестного отца». Сейчас, после того, как он заболел раком горла, его понимать стало еще труднее. "Когда я пью, я пью в одиночестве." Он смотрит на расписание и бормочет почти про себя «12 – твою мать – 30» и неожиданно сильно швыряет его в Хелен.
Внутри «Уотерстоун» Алекса ждет небольшая очередь ревностных поклонников, но, кажется, что Хиггинс не видит их. Он тычет в лицо Хелен пальцем, хватает ее за руку и тащит прочь. Это ужасно. Я смотрю на них двоих, не двигаясь с места, словно парализованный. Он, брызгает слюной и шипит слова прямо ей в лицо: «Ты, дурная, е***я с**а…» Мне хочется ударить его, послать интервью к черту. Но я не могу – я просто продолжаю смотреть.
Хелен вырывается. Она в смятении. Говорит, что, скорее всего, на том месте останется синяк, но делает все возможное, чтобы сохранить чувство собственного достоинства. «Думаю, что мне лучше держаться на расстоянии. У него не самое лучшее настроение сегодня».
Что творится в голове у «Урагана»? Откуда такая ярость? Да, мы читали о таком годами, все эти матчи и отношения, прервавшиеся после подобных выходок, но увидеть подобное собственными глазами совсем другое дело. Я шокирован. Это потому что он так много потерял? Потому что в нем столько боли? Или правда заключается в том, что Алекс Хиггинс всю жизнь набрасывается на всех и каждого, просто потому что он не знает, как можно жить по-другому?
Он садится и начинает подписывать книги, очень красиво и тщательно выводя подписи. И завершает каждый автограф смайликом. Грустная ирония состоит в том, что сам он уже не улыбается. Когда-то он улыбался, когда у него еще были зубы. Было что-то неотразимое в молодом Хиггинсе, несмотря на его неистовые выходки. И его улыбка играла в этом не последнюю роль – мальчишеская, сексуальная, бесовская, совершенно ирландская. Женщины любили его, до тех пор, пока не узнавали получше. Кажется, что сейчас ему крайне больно осознавать, во что он превратился. Он вставил искусственные зубы, но никак не может к ним привыкнуть – они смущают его.
Его книга угнетает. Она про любовь, которая исчезает во всех отношениях, про радость, которой лишается каждая победа. Каждый последующий год заканчивается хуже, чем предыдущий. Он оплакивает своих умерших родителей, женщин, которые появлялись и исчезали в его жизни, обвиняет в своих ошибках других людей. Единственное место, которое берет за душу, это когда он объясняет, зачем ему понадобилось писать эту книгу – чтобы купить необходимые зубные импланты, как будто они единственное, что ему необходимо, чтобы вернуть молодость и надежду.
Он подписывает книги, натянув улыбку на лицо, и постоянно поглядывает на часы. В 13.30 он прекращает работу. Фотограф уже ждет его в Кафе Рояль за углом. Но Хиггинсу нет до этого никакого дела. Он удирает.
Это даже смешно. Шесть человек – я, фотограф, его помощник, Хелен и Марк из Headline, Норри – его водитель - прочесывают Эдинбургские пабы в поисках Хиггинса. Безрезультатно. В какой-то момент, я даже останавливаюсь на месте, где-то в центре города, складываю руки рупором и кричу изо всех сил: «Алекс Хиггинс, где вы». Никакой реакции.
Через час, или около того, звонит телефон Норри – единственного, с кем Хиггинс разговаривал - это Хиггинс, и он согласен фотографироваться. Фотограф и его ассистент бегут по улице и прибегают запыхавшиеся. «Есть прекрасное место в Кафе Ройал», - предлагает Мартин, надеясь уговорить его.
"Кто пьет в Кафе Ройал?" - фыркает Хиггинс.
Перед тем, как встретится с Алексом, я разговаривал с Ронни О’Салливаном. В детстве героем Рона был Стив Дэвис, потому что он постоянно побеждал, но Хиггинса Рон обожал за безрассудную храбрость. С его точки зрения Хиггинс хитрый, поразительно умный и абсолютно сумасшедший. "Всякий раз, когда Алекс заходил в комнату, атмосфера менялась. Было в нем что-то пугающее. Расслабиться рядом с ним невозможно".
Пару лет назад на турнире в Белфасте Хиггинс сказал О’Салливану, что тому следует нанять его в качестве тренера. О’Салливан дал ему ясно понять, что не в восторге от такого предложения. В три часа ночи, Рон проснулся от телефонного звонка.
«Я тогда делил комнату со своим приятелем Майки, который и поднял трубку.
- Кто это? - спросил он.
- Алекс
- Чего вы хотите? Сейчас 3 часа ночи.
- С Ронни поговорить.
- Он спит. 3 часа ночи, как никак.
- Мне будет достаточно трех минут
- И для чего он вам нужен? – говорит Микки, – яйца с ним решили сварить? Говорить вы с ним не сможете, он спит.
- Нет – отвечает Алекс, – я просто хочу, чтобы ты передал ему мое послание.
- ОК.
- Скажи ему, пусть, идет на ***»
О’Салливан от души смеялся, когда пересказывал мне эту историю.
Александр Гордон Хиггинс родился в протестантском Белфасте в 1949, и вес его составлял лишь 4 фунта (1,8 кг) – «Мелкий и сильный одновременно». Его отец, тоже Алекс, был обычным необразованным рабочим, мама Элизабет работала уборщицей, собирала картошку и управляла семьей. Она была боссом, а Алекс был ее золотым мальчиком.
К тому времени, как ему исполнилось 12, он прогуливал школу, проводя время в Джэмпсонском снукерном клубе, играя на деньги и обыгрывая взрослых игроков, не ожидавших от него такой игры. Его первой любовью были лошади, и он хотел стать жокеем. В 15 он пошел работать в конюшни Эдди Ривэя в Бэркшире.. Проблема была в том, что, по словам жены Эдди, Джоселин, «Алексу больше хотелось обчистить местных букмекеров, чем заниматься конюшней». Для того, чтобы сделать это в качестве жокея он ел слишком много шоколадных батончиков и пил слишком много Гинесса (пиво). К тому времени, как он бросил конюшню, он весил 10 стоунов (1 стоун – 6,35 кг) и решил покорить снукер. В 22 он выиграл Чемпионат мира с первой попытки, победив в финале Джона Спенсера 37-31. Эту игру не транслировали по телевизору, а награда Хиггинса составила 480 фунтов.
В конце концов, мы устроились в пабе, и я спрашиваю, могу ли я достать диктофон. Он снимает шляпу – и меня шокирует его лысина. Также как и впалые щеки. Но его длинные пальцы по-прежнему изящны. Он поднимает голову от страниц, посвященных бегам и всматривается в меня через профессорские очки.
- Зачем? Я не собираюсь с тобой разговаривать.
Господи, я сижу бокалом Гинесса в руках и чувствую, что сыт им по горло. Мысленно я возвращаюсь в детство – каким же мне тогда Хиггинс казался волнующим и сексуальным, как я плакал, когда он обнимал жену с ребенком после победы на Чемпионате Мира в 1982 , как я хотел, чтобы он побеждал, даже когда он стал опускаться все ниже и ниже.
Я убираю бумаги подальше и, пытаясь забыть о нем, пью свое пиво. Чем больше я игнорирую его, тем разговорчивей он становится. Брать интервью у Хиггинса невозможно. Он злится, если прерывать поток его странных высказываний.
- По телевизору сейчас столько дерьма показывают. Патрик Мур – единственное, что можно смотреть (Патрик Мур – легендарный британский астроном любитель, род в 1923, известен как писатель и ведущий программы на телевидении. Внес очень большой вклад в популяризацию астрономии в обществе). И еще некоторые программы про античность ничего, - говорит он без связи с чем-либо.
Я говорю, что мой отец брал меня в его клуб в Манчестере много лет назад.
АХ: У меня не было клуба.
СХ: Хорошо. Вы играли в клубе возле Риалто?
АХ: Да
СХ: Мне нравилось в этой дыре.
АХ: Это была не дыра. Я думаю, ты ходил в другой клуб. Прости… Саймон, кажется? Если бы это была дыра, я бы там не играл.
СХ: Снукер сейчас коррумпирован?
AH: Зерна коррупции были посеяны давно. Игра умирает. Ты согласен, что игра умирает?
СХ: Сейчас есть только один человек, на которого хочет смотреть публика.
АХ: Ронни, без сомнения.
Он говорит, что презирал людей, которые управляли игрой и до сих пор презирает. Он рассказывает, что в 1987, когда он вернулся в снукер, после отбытия годичного наказания за удар чиновника, он оказался единственным, кто играл в Блэкпуле при заполненных ложах (самые дорогие места) – во время матчей других игроков они пустовали. Билеты были слишком дороги. "Я предложил им снизить цену за вход до 1 фунта. Сказал, что в ВПБСА работает достаточно козлов (снукерное руководство), которые ни хрена не делают, так пусть хотя бы пройдутся по гостиницам в приморской части города, раздавая флаера. Мне ответили, что это слишком тяжело. (Блэкпул расположен на побережье Ирланского моря. Самый популярный курорт в Британии, посещает его громадное количество туристов. При населении в 140 тыс с копейками количество туристов от 10 до 15 млн). Если бы я не играл в тот момент, я бы сам пошел по тем гребаным местам, раздавая билеты и приглашая людей.
Ему приходится прилагать усилия, чтобы говорить полными предложениями. Очень часто он сплевывает или откашливается в свой носовой платок, прочищает горло и начинает снова. Хиггинс всегда был азартным игроком. Даже когда он зарабатывал много денег (считается, что его победы принесли ему около 3 млн фунтов), его часто можно было обнаружить в пабах, играющим со всеми желающими. «Я всегда играл на деньги. Пятерка, десятка, да сколько угодно. Как в гольф.
СХ: Вы скучаете по игре?
АХ: Естественно. Но мне не хватает здоровья. Если бы все было нормально, и я был бы здоров, я бы все еще оставался в топ 32.
СХ: Вы выглядите лучше, чем пару лет назад.
АХ. Ты просто не представляешь насколько лучше, и дайте мне 6 месяцев, когда закончатся эти дела с книгой, и я может и вернусь. Я подумываю поучить нескольких ребятишек, сыграть с несколькими хорошими игроками и попасть на несколько турниров в Престатине. Сейчас из этого ничего хорошего бы не вышло – мой кий не готов.
СХ: Когда вы в последний раз держали кий в руках?
АХ: Около месяца назад. Сделал брейки 100 и 116… А сейчас давай, купи нам быстренько еще по полпинты перед тем как мы пойдем отсюда.
Стенания Хиггинса, что его книга – мусор, что наемный писатель разочаровал его, что весь мир разочаровал его, прерывает звонок от Ронни О’Салливана (я просил Рона позвонить). Я передаю телефон Хиггинсу, который просто расцветает. «Привет, Ронни, как дела. С головой проблем нет? Я выгляжу ужасно Как бы то ни было… Ты почему не взял меня тренером вместо Риардона? Я знаю, что ты делаешь не так… Я не собираюсь говорить тебе этого, пока ты, чертова зараза, не дашь мне работы. Дело в том, что я мог бы сыграть в квалификации в этом сезоне, так что я не отказался бы с месяц походить в клуб с хорошим столом и поиграть с тобой, тогда я скажу тебе, что не так с твоей игрой… Ну , в тот раз я был несколько взвинчен… Да ладно тебе, Рон, ладно."
Кажется Ронни только что напомнил Алексу, как Хиггинс в 3 часа утра позвонил ему номер, чтобы послать к черту.
Что сделало его Народным чемпионом?
АХ: У меня была приятная улыбка и прекрасные зубы.
СХ: Как ваше здоровье?
АХ: Мне все еще необходимо проходить осмотр каждые шесть недель.
Мои вопросы становятся даже более бессвязными, чем его ответы. Таково его влияние. Я спрашиваю, сводит ли снукер игроков с ума – вся эта темнота, нехватка свежего воздуха, недостаток движения, ожидание, сумасшедшее напряжение. «Только в моем случае, - отвечает он, - большинство игроков слишком скучны, чтобы превратиться в сумасшедших.
СХ. Это снукер сделал вас тем, кем вы являетесь или ваша личность?
АХ: Я довольно прилежный ученик, как мне кажется. Если бы я родился в другой среде, я мог бы пойти в школу и стать другим человеком.
СХ: Вы всегда были бойцом?
АХ: На кулаках, что ли? Нет, я был слишком маленьким. Поэтому и пытался стать жокеем.
СХ: Но вы же недостаточно малы?
АХ: Саймон, вы – идиот или прикидываетесь? Когда мне было 15, я весил около 7 стоунов (44.45 кг) - средний вес одиннадцатилетнего ребенка в те дни был около 9 стоунов (57.15 кг) Я научился низко держать голову, потому что в классе было полдюжины здоровяков и разборок хватало. Но я всегда был на шаг впереди них.
СХ: Как?
АХ: Я знал, как избегать неприятностей.
СХ: Как?
АХ: Я мог бы уладить все эти чертовы разногласия.
Что случилось с Алексом Хиггинсом, великим миротворцем?
Подходит время ехать на подписание книги в Глазго. Норри, водитель, говорит Хиггинсу, что он может сесть впереди, где есть пепельница, чтобы нормально курить – сзади пепельниц нет. Хиггинс по джентельменски берет пепельницу в пабе и передает мне: «Это для тебя. Теперь можешь курить в машине».
Мы едем в Глазго. Хиггинс, на переднем сиденье, жадно поглощает газету, закуривая одну сигарету за другой и комментируя новости.
«Сан» вдребезги разносит бывшего футболиста Энди Грэя за то, что тот, якобы, клянчит деньги у женщин. «Ты читал про Энди Грэя? Он, б**, опозорился. На первой странице. Я встречал его много лет назад, и подумал тогда, что он приятный малый. Я знал, что он женский любимчик, но не думал, что он поведет себя так. Это была какая-то попойка, из тех, где ты заканчиваешь разговорами о старых временах. Я всегда был несколько стеснителен в общении с женщинами. И я бы никогда так не поступил. Ни сейчас, ни тогда, когда у меня еще были зубы."
Хиггинс продолжает передает мне прочитанные газеты или протягивает мне интересные страницы, чтобы я посмотрел. Я жутко хочу в туалет и с трудом выношу звук его голоса, но он обещал мне нормальное интервью в Глазго через полчаса.
- Запишите это, Саймон. Я очень зол, что так и не получил ни МВЕ, ни ОВЕ. Мои родители так гордились бы мной, как и мои болельщики. Напечатайте это - почему Алексу не дали ОВЕ? Это позор. Никто не сделал столько для популяризации снукера, как я. А они раздают эти звания игрокам в крикет - Я бы им и хлеба с сыром пожалел. Тьфу.
В Глазго, в его отеле, я бегу в уборную, а к тому времени, как я выхожу, Хиггинс уже отправился в паб. В следующий раз я вижу его вечером во время подписания книги в «Бордерз». Настроение у него получше. Его спрашивают, нужно ли ему что-то пока он будет книги подписывать. «Пинту Гиннеса минут через 10».
Давние почитатели Хиггинса пришли выказать ему свое уважение. Хелен все еще держится на расстоянии, также как и я. Многие из его драк, в бытность Алекса игроком, происходили из-за того, что рефери вторгались в его личное пространство. «Не подходите ко мне ближе, чем на 6 футов», - когда-то говорил он.
Кто-то напоминает ему, как Алекс совершил камбек со счета 0-7 и выиграл у Стива Дэвиса 16-15. Хиггинс почти улыбается: «Жаль, что мы не сыграли еще 15 фреймов, тогда я бы выиграл 30-15».
На руке у Томми Стивенсона татуировка – кубок мира, вдоль которого бежит надпись «Ураган Хиггинс». «Я увидел его на выставочном матче со Стивом Дэвисом в 1981, и сразу же сделал эту татуировку. Я сказал ему, что он, будет чемпионом в следующем году. Так и случилось». Четверть века спустя, он по-прежнему пророчит то же самое.
Хиггинс с невероятной нежностью подписывает снукерный биток для маленького мальчика. Он дует на шар, чтобы высушить подпись, и показывает ребенку, как его надо правильно брать руками. «Держишь биток вот так вот 10 минут, и все будет в порядке». Но Алекс постоянно смотрит на часы, давая понять, что он не задержится здесь ни на минуту больше, чем предусмотрено контрактом, даже несмотря на то, что речь идет о продаже его собственной книги.
Ровно в 19.30 он останавливается. Когда я оглядываюсь по сторонам, то вижу, как он исчезает в лифте. Можно было бы попробовать его догнать, но у меня нет ни энергии, ни желания. Через полчаса звоню ему на мобильный. Слышно как на заднем плане играет музыка, разговаривают люди, я могу практически почувствовать запах паба, где он сидит. «Я в своей гостинице, - говорит Хиггинс – в спальне, отдыхаю».
- Вы согласитесь дать обещанное интервью?
- Нет, мы разговаривали в машине.
- Немного, Алекс.
- Нет. Я устал. Слушай, просто додумай там чего-нибудь. Это именно то, чем всегда занимаются все е***ые журналисты…
Сброс. Короткие гудки. .